Атмосфера их полного радостных надежд путешествия резко изменилась, когда — в начале июня — Лидия родила ребенка. Девочка — ее назовут Дайанта — родилась с осложнениями. Во время путешествия Элизабет уже пришлось видеть в их группе смерть троих новорожденных, за двумя из них в могилы среди прерий последовали и их матери. Что случилось у Лидии и ее ребенка, нам никогда не узнать. Но то, что положение было весьма серьезным, совершенно ясно.

Элизабет сразу же осознала, что жизнь обоих — и матери, и младенца — под угрозой. «Лидия лежала на матрасах в спальной части фургона, не в силах открыть глаза, — пишет она в дневнике. — Когда я окликнула ее по имени, она не отозвалась. Новорожденная Дайанта выглядела еще более безжизненной, чем роженица. Крохотная и недвижимая, лежала она подле своей матери. Я не знала, что делать».

В те времена у Святых принято было перед лицом болезни прибегать к молитве и целительной силе священнослужителей.

Элизабет описывает Старейшину (я не смогла определить, кто это был), сидевшего с Лидией в спальной части фургона. «Он пришел ночью, когда мы остановились у речушки. Это был старик, столь изможденный трудной дорогой, что я не была уверена, увидит ли он Сион, о котором мы пели. Меня беспокоили мысли о том, на что этот старый человек способен».

Старейшина собрал в фургоне вокруг Лидии всю семью. Он возложил руки ей на голову и стал молиться о ее выздоровлении. То же самое он проделал с ребенком. «Если будет на то Господня воля, Он их убережет. А теперь вы должны молиться», — сказал он Уэббам. «А что, если им не станет лучше?» — «Значит, у Господа есть причина оставить ваши мольбы без ответа».

Эти слова поразили Элизабет в самое сердце. Со времени свадьбы прошло уже более двух лет: за это время она не один раз желала, чтобы Лидия исчезла из ее дома. Она признается, что молила Господа убрать ее прочь. «Множество раз, оставаясь по ночам в одиночестве, я не могла не слышать, что мой муж посещает мою соперницу, как больше уже не посещает меня. Сколько же раз просила я Господа положить конец такому унижению! — признается она в своем дневнике. — Однако вновь и вновь я оказывалась в одиночестве».

Прежде чем уйти, Старейшина сказал Элизабет: «Заботься об этой девочке и ее ребенке. Не позволяй им страдать. Сделай все, что можешь».

Заколебалась ли Элизабет? Пришла ли ей в голову мысль: «Вот мой шанс освободиться от соперничества и вернуть себе мужа»? Этого мы не знаем. Если и так, эгоистический порыв сразу же прошел. На целых две недели Элизабет посвятила себя Лидии и Дайанте, добиваясь их выздоровления, не отходя от их постели. Во время каждодневного перехода через летние равнины Элизабет накладывала компрессы, поила Лидию с ложечки и кормила с ложечки овсянкой. «Более всего, — пишет она, — я молилась». Следующий отрывок из ее дневника представляет собой выдающееся высказывание о ее вере. Он дает нам существенную возможность понять изнутри, как многие из первых женщин-членов СПД смогли принять многоженство, примириться с ним — как практически, так и духовно.

Я наконец поняла, какое испытание ставит передо мною Господь. Прежде я позволяла себе ненавидеть свою сестру-жену.

Я жалела ей малейший вдох воздуха, потребный для дыхания. Жалела каждый кусочек, взятый ею с тарелки. Меня отвращала вмятина на подушке, оставленная ею, когда она поднималась с кресла. Отвращал волосок, оставшийся на расческе. Отвращал звук ее голоса, когда она здоровалась со мной. Мне были противны ее губы на лобиках моих детей. По сути, мне были противны все те качества, которые делали ее таким же, как я, Божьим созданием. Моя черная ненависть перетекла и на ее не рожденного еще ребенка. Воистину я поняла наконец, какое испытание поставил передо мною Господь наш Иисус Христос.