Тогда-то и решили мы, что я останусь возле нашего друга, а Леонид направится назад за Мессингом и Блаво, чтобы как-нибудь, всем миром вытащить Петровича наружу. Вдвоем-то нам явно было не справиться — не поднять спящего Петровича.
И вот я осталась одна. Вернее, не одна, конечно, но как бы и одна, потому что оба моих улыбчивых соседа по пещере были не в счет, они синхронно и ровно дышали… Мое дыхание было отнюдь не таким ровным, как у них. Неровное дыхание… Что-то уже я слышала о нем. Но где? Когда? Опять одни загадки.
А Леонида с Мессингом и Блаво все нет… Когда же они придут? То, что произошло дальше, можно было бы объяснить тем, что в ожидании товарищей я задремала и увидела сон. Могло это быть и видение, вызванное тем непростым воздухом, каким была заполнена пещера. Но я уверена, что все это время я оставалась собой и только собой. Я себя контролировала.
Вот что произошло. Воздух, и без того влажный, в один миг как-то сгустился, сделался словно туман. И в этом тумане я отчетливо услышала незнакомый мне голос и сразу же поняла, что говорит тот самый улыбающийся гигант. При этом сам он оставался неподвижным, неподвижным было и его лицо, губы не двигались тоже. Но это была его речь, хотя вероятно, что звучала она только в моем сознании. Великан сказал:
— Не бойся своего неровного дыхания, а бойся часа, когда дыхание твое станет ровным. Тогда и останется тебе только улыбаться. Неровное дыхание — это любовь. Если неровного дыхания нет, то нет и любви. А мир без любви — это не мир. Без любви жить нельзя, можно только сидеть и улыбаться этому миру. Много веков прошло с тех пор, как я любил. Было это в дальних землях к западу отсюда, откуда я родом. Прежде дышал я ровно, но случилось так, что встретил однажды существо столь прекрасное, что не смог уже больше ровно дышать. Я полюбил так, как никто никогда на этой земле никого не любил. Был ли я счастлив? Думаю, был. Хотя понял это только потом, когда неровное дыхание навсегда утратил. Но до этого в течение полугода дышал я неровно к той, которую любил. Однажды подул страшный ветер-чародей и унес любовь мою в дальние края восточные, в земли хмурые. Дыхание мое сделалось с того часа еще более неровным, чем было прежде. И отправился я на поиски своей возлюбленной по следам страшного ветра-чародея. Дошел я до моря великого, и стал я это море великое переплывать, ибо жил я прежде в такой стране, где даже младенцы не боятся воды и могут долго-долго находиться в ней. Плыл я по морю несколько дней. И помогало мне плыть дыхание мое неровное. Любовь моя вела меня за собой и за страшным ветром-чародеем.
Потом шел я по пустыне, шел месяц, другой. Показались, наконец, на горизонте горы. Я знал, что к этим горам мне и надо идти, ведь туда — на эти снежные вершины — унес ветер-чародей мою любовь. И дыхание мое неровное помогало мне взбираться по скалистым тропам, переживать жару и лютый холод, наступавший ночью. Был я уже близок к тому, чтобы вновь обрести свою любимую, потому что рядом было логово страшного ветра-чародея. Но цели своей я не достиг, и все на этом свете потерял.
Оказался я в этой пещере много веков назад. И неровное дыхание мое улетело навсегда, а пришло ко мне дыхание ровное. Вместе с ним пришла улыбка. И вечный сон наяву. И теперь так будет всегда, потому что нет уже на этом свете моей возлюбленной, а без любви нет и неровного дыхания. Ничего нет, ничего… Радуйся своему дыханию неровному, ибо это знак любви. Тот, кто живет по любви, тот живет по-настоящему. Тот, кто живет без любви, — спит. Даже если улыбается он, даже если глаза его открыты, даже если кажется ему, что он счастлив, — все равно он спит. Так проходят дни, недели, месяцы, годы… Так проходят века.
Я сижу здесь, улыбаюсь и сплю, потому что любовь моя ушла много веков назад; ушла туда, откуда никто никогда не возвращается. С той поры дыхание мое сделалось ровным. |