— Утро вечера мудренее, коллеги! — прервал мои размышления Мессинг. — Прошу прощения за банальность. Давайте-ка, други мои, почивать. Завтра, вернее уже сегодня, встать надо рано. Нас ждут великие дела!

Ну, спать так спать. Пусть все будет, как будет.

Озеро Имма

Солнце только показалось в восточной части сероватого неба, а мы уже приближались к тому самому озеру, которое, по всей видимости, и завещал искать нам Василий Дмитриевич Лебелянский своим могучим акростихом. Первые лучи дневного светила озарили волшебный пейзаж. Желтоватые искорки поблескивали на гладкой голубой поверхности чаши озера. Берега зеленели невысокой травой, среди которой сверкали желтые и красные цветы. Словно музыка пролилась когда-то на эту местность и застыла навеки в неподвижной глади озера, в легких облаках у самого горизонта, в пестроте мягкого ковра берега… Хотелось остаться здесь навсегда, лечь на это травяное покрывало, закрыть глаза и слушать тишину; не думать о времени, о делах, о суете больших городов; опустошить сознание до самого дна, чтобы потом наполнить его только этим пейзажем, только этой неслышной музыкой воды, неба и земли. Но стоило посмотреть чуть в сторону от озера, как глазу открывалась явно инородная всему этому волшебному миру груда камней, точнее, каменной крошки, словно привезенной сюда с дальних рудников Севера. И будто упоенная темным цветом рудника, висела над ним неподвижно единственная на всем небе черная тучка, не желающая покидать своего земного собрата.

Как контрастировали камни с безмятежностью травы, облаков, воды.

Я вспомнил, что озеро — отнюдь не дар благодатной Природы, тысячелетиями создающей волшебную красоту, а всего лишь итог вероломной экспансии недавнего прошлого, разразившегося локальным катаклизмом, повлекшим за собой уход под воду некогда процветавшего и прекрасного монастыря.

Зачарованно смотрел я на неподвижную поверхность воды, понимая, что в глубине озера кроется тайна: там древние пагоды, стены, святые места… Но ничто в окружающем мире не выдавало присутствия прошлой жизни. Трудно было представить, что некогда на месте этого водного круга била ключом жизнь, что всюду бросалось в глаза благочестие и процветание, что было время, когда перед путником, идущим от озера Имма, открывался холм с монастырем у подножья… И все же было в нынешнем пейзаже что-то такое, от чего захватывало дух, будто пейзаж этот прятал в себе жизнь вечную и бесконечную.

— Вот и добрались, — проговорил Петрович. — И где же Звездочет?

На берегу не было ни одной живой души. Неужели этот человек, почувствовав наше приближение, затаился где-то или, того хуже, аватаризовался, например, в эту маленькую птичку, что игриво резвится на берегу озера? Между тем меня не покидала уверенность в том, что Звездочет вот-вот появится.

— Думаю, коллеги, нам стоит немного подождать, наслаждаясь красотой здешних мест, — промолвил Мессинг.

— Не мешает осмотреть гору, некогда бывшую вулканом, — сказал Петрович. — Вдруг нам удастся обнаружить заваленный вход?

— Не обольщайтесь, мой друг, — охладил энтузиазм полковника Мишель. — Смею полагать, не вы первый, кто думает отыскать вход в древнюю пещеру. И, поверьте, никому пока за последние полвека с лишним этого не удавалось.