— Да, ментизмами… — Изловчившись, я быстро просунула руку в просвет из двух расстегнутых пуговиц и провела по его груди, нащупывая сосок.

— Фло, — прошептал абсолютно спокойный Ланский, сдерживая мою руку, — это невозможно… Так нельзя, не надо так делать.

— Я уже знаю все о слесаре и балконной двери.

— Тогда я расскажу тебе о люстре.

— Не надо о люстре! — повысил голос Ланский.

— А зачем тогда ты посадил меня на колени?

— Чтобы сказать что-то важное. Чтобы достичь взаимопонимания.

— Я достигну полного с тобой взаимопонимания, как только ты разрешишь расстегнуть рубашку. Ну пожалуйста, я же не прошу большего? Только расстегнуть и тихо-о-о-онечко погладить. Вот так…

— Хорошо, — сдался Ланский, — но только рубашку. И мы сразу же все обговорим, ладно?

— Ладно-ладно! — обрадовалась я, расстегивая оставшиеся пуговицы.

Под левым соском у него — хорошо знакомый мне шрам. Закрываю глаза и надеюсь, что он не слышит, как колотится мое сердце.

— Что случилось? — интересуется Ланский. Услышал, наверное.

— Ничего. Ты меня возбуждаешь Я думала, что… Нет, ничего. — Встаю с его коленей. — Мы уже достигли взаимопонимания?

— Не знаю, ты такая встревоженная…

— А поесть что-нибудь в этом доме можно?

— Поесть? А, конечно, к пяти часам придет домработница — она принесет продукты и все приготовит.

— К пяти? А до пяти ты что, ничего не ешь?

— Я обычно прихожу домой поздно, но, если ты так проголодалась, давай посмотрим — где-то было печенье, фрукты.

Кира уходит в кухню. Я бросаюсь к его письменному столу. Стараясь не шуметь, роюсь в бумагах, выдвигаю ящик. Никаких документов.

На цыпочках иду к кухне и вижу такую картину: Кира Ланский вытащил из мусорного пакета брошенный мною туда сверток. Осторожно, не дыша, разворачивает салфетки — одну, вторую, третью; и выуживает использованный тампакс. Некоторое время смотрит на этот предмет гигиены с изумлением дикаря, узнавшего, откуда это вытащила женщина; потом быстро завертывает его в салфетки и бро-сает обратно.

Бегу на цыпочках в комнату — рано. Кира достал из холодильника яблоки и стал мыть их.

Обшариваю еще несколько выдвижных ящиков у комода. Ничего. Выглядываю в коридор и забираю с полки у зеркала его наручную сумку для документов.

Итак… В конце концов, он сам предлагал посмотреть паспорт! Место рождения — Новгород… Фотография? Ах, черт, он недавно менял паспорт — здесь фотография того человека, который сейчас моет яблоки на кухне…

Не успеваю возвратить сумку в коридор. Кладу ее на комод и забираюсь с ногами в глубокое кресло. Ого! Поднос с яблоками, мандаринами, виноградом и бутылкой вина.

— За нашу дружбу и взаимопонимание! — объявляет Ланский тост, налив мне полный бокал вина, а себе плеснув немного минералки. — За рулем, — объясняет он. — Дела, проблемы…

Выпиваю вино залпом. Вгрызаюсь в яблоко и интересуюсь:

— Ты всегда у себя дома лечишь пациентов?

— Только очень хорошеньких женщин, — серьезно отвечает Ланский.

— Тогда почему не захотел, чтобы я расстегнула рубашку и еще что-нибудь?

— Потому что ты нездорова.

Когда он слегка поплыл у меня перед глазами вместе с креслом, я извинилась и бросилась в туалет.

Засунула пальцы в рот, щекоча гортань, и подумала, что пью третий день подряд и второй день блюю.