И тут же, у двери, я начала быстро сбрасывать с себя одежду мамочки Ланского. Я так спешила все это скинуть, что исколола пальцы булавками. Урса вышел посмотреть, почему я чертыхаюсь, когда на мне остался только ее пояс с чулками.
— Евфросиния Павловна, — тут же повернулся Урса спиной, — я пришел не для этого — у меня к вам совершенно деловой разговор!..
— Да, извините, у меня к вам тоже есть деловой разговор. Дайте пять минут!
Бегу в ванную и застываю под струями душа.
В комнату я вошла в своем летнем платье, оно очень нравилось Богдану одиннадцать лет назад.
— Однако! — засмущался Урса. — А вам не холодно — в таком коротком и открытом платьице?
— Не мешайте восторгаться собственным телом! Это платье я носила в пятнадцать лет.
— Оно вам жмет в груди! — авторитетно заявил Кохан.
— Ладно, я наброшу плед. Кто первый?
— В смысле? — совершенно очумел от моих раздеваний-одеваний Урса.
— В смысле, кто первый начнет объяснять, зачем сюда пришел?!
— Ах, это… Я начну. Я пришел сказать, что Кира Ланский сегодня по дружбе просил меня провести срочный анализ в лаборатории. Знаете, чего? Никогда не угадаете — ваших отпечатков! Я, конечно, тогда не знал, что они ваши, только обратил внимание на особенности их закрепления на бумаге — десять пальцев оттиснуты с вялой прижимистостью — так бывает, когда берут отпечатки у трупа!
— А с чем это вы сравнивали? Откуда у вас мои отпечатки?! — повысила я голос.
— Вот и я подумал: откуда у нас могут быть ваши отпечатки. Разве что со стаканов из поезда?.. Но Ланскому необязательно знать о некоторых особенностях моей личной жизни. Теперь — ваша очередь.
— Ладно. Сегодня около десяти утра некто Байрон — пациент Ланского — залез на крышу своего дома и прыгнул оттуда вниз. Я приехала к его дому как раз после обыска в квартире Аквинии, — киваю на окно. — Я застала “Скорую”, на которой его увозили. Он был без сознания. Потом я полезла на крышу, осмотрелась там…
— И?.. — не выдержал моей задумчивости Кохан.
— И ничего не нашла. Поэтому спустилась к машине, переоделась поприличней, то есть… пофривольней, дождалась, когда уедет милиция, и пробралась через балкон в квартиру на третьем этаже…
— Где жил этот самый Байрон! — закончил Урса, довольный собственной сообразительностью.
— Неправильно. Где Байрон повис на балконе! Он не долетел до земли — он повис, зацепившись за выступающую с балкона третьего этажа железяку.
— Хорошо, — кивнул Урса. — Вы залезли в квартиру на третьем этаже. Не очень понял, зачем для этого нужно было переодеваться и что для вас значит — пофривольней?
— Это значит: короткая юбка на бедрах, туфли на каблуках, свитер в обтяжку, открывающий при поднятых руках пупок, сиреневые колготки — под цвет свитера и пиджак, одна пола которого намного короче другой.
— И что, в такой одежде удобно лазить по балконам? — засомневался Урса.
— Нет! В такой одежде легко можно объяснить любой женщине, что я — любовница ее соседа, понимаете? Не понимаете…
— Говорите все подряд, — разрешил Урса. Он развалился на продавленном диване и сочувственно уставился на меня. — Представьте, что я — ваш психолог. Рассказывайте все подряд! Начать можете с раннего детства.
Кохан молчал, но сочувствие в глазах утратил.
— Можно уже сделать выводы? — примерно спросила я, чувствуя, как он наливается бешенством. |