Она смотрела за книгами и занималась с покупателями, так что Маку только и было заботы, что сидеть в глубине магазина, читать и болтать с приятелями. На Рождество Бен и Лиза, высокая испанка, по слухам – танцовщица из Малаги, с белой, как лилия, кожей и черными как смоль волосами, устраивали вечеринку в своей новой квартире, отделанной на американский лад, с ванной и кухней, в новом квартале близ Чапультепека. В день ежегодного банкета Asociacidn dе Publicistas Бен в прекрасном настроении зашел в лавку и сказал Маку, чтобы он приходил вечером, и пусть Конча приведет кого-нибудь из подруг, приличных хорошеньких девушек и не ломак. Он давал вечер в честь Дж. Г. Берроу, вернувшегося из Веракруса с крупным hombre, дельцом из Нью-Йорка, который чего-то тут добивается, чего именно – сам Бен толком не знал. Вчера он был принят Каррансой, и на банкете все за ним наперебой ухаживали.

– Только тебя, Мак, не хватало на этом банкете; они взяли трамвайный вагон и накрыли стол во всю длину вагона и с оркестром ездили в Сан-Анхел и обратно, I потом по всему городу.

– Я видел, как они выезжали, – сказал Мак. – По мне, это больше смахивало на похороны.

– Пожалуй, но было здорово. Все там были: Сальвадор и вся шатия и этот их Мурхауз, большой hombre из Нью-Йорка, и, понимаешь, он словно не знал, как себя держать. Будто ждал, что у него под стулом вот-вот разорвется бомба, а как поразмыслишь – для Мексики эта было бы вовсе не вредно. Там собрались самые отъявленные мерзавцы со всего города.

Вечеринка у Бена вышла не из удачных. Дж. Уорд Мурхауз не оценил девушек, на что сильно рассчитывал Бен. Он привел с собой секретаршу, усталую блондинку, и оба они казались насмерть перепуганными. Обед был в мексиканском вкусе, и шампанское и коньяк в изобилий, и патефон играл пластинки Виктора Герберта и Эрвинга Берлина, и оркестр бродячих музыкантов, привлеченный шумным сборищем, играл мексиканские мелодии под окнами. После обеда стало так шумно, что Бен с Мурхаузом вынесли стулья на балкон и долго беседовали, покуривая сигары, о положении нефтяных дел. Дж. Уорд Мурхауз сказал, что он приехал совершенно неофициальным образом, вы понимаете, просто установить контакт, разузнать о положении вещей и о причине упорного противодействия Каррансы американским вкладчикам, и что крупнейшие финансисты Штатов, с которыми он поддерживает контакт, желали бы только честной игры и открытую, и что если бы их точка зрения могла быть разъяснена здесь каким-нибудь информационным бюро при дружеском сотрудничестве мексиканских журналистов… то, вы понимаете, это послужило бы к общему благу.

Бен пошел в столовую и привел с собой Энрике Сальвадора и Мака. Все вместе они долго обсуждали создавшуюся ситуацию, и Дж. Уорд Мурхауз сказал, что, как старый журналист, он отлично понимает затруднительное положение прессы, впрочем, мало чем отличающееся в Мехико от условий Чикаго или Питсбурга, что всем журналистам следовало бы освещать каждый новый оборот событий в духе честной игры и дружеского сотрудничества, но что, по его наблюдениям, мексиканские газеты ложно информированы о намерениях американского капитала в Мексике, как равным образом американская пресса ложно информируется о целях мексиканской политики. Если мистер Энрике возьмет на себя труд зайти к нему в отель «Регис», он с радостью подробнее обсудит с ним или с любым из вас, джентльмены, этот важный вопрос, а в случае если его не окажется дома из-за огромного количества деловых свиданий и ограниченного срока пребывания в мексиканской столице, то его секретарь мисс Уильямс охотно предоставит им любую информацию, в том числе несколько специально составленных и строго конфиденциальных записок о точке зрения крупнейших американских трестов, с которыми он святи исключительно по линии информации.

Изложив все это, он извинился, сославшись на ожидавшие его в «Регис» срочные телеграммы, и Сальвадор отвез его и мисс Уильяме в автомобиле начальника полиции.