|
Всё равно у меня нет единой теории, которая разом бы всё объясняла и расставляла по своим местам. Может быть, её _пока_ нет. А потом появится. Не знаю… Скажу только, что по жизни мы бродим, как в густом-густом тумане, и тычемся во что попало, и, только ткнувшись, понимаем или догадываемся, что это такое под руками, или долго не можем понять, или просто шарах по голове, и ты уже на всё смотришь сверху. Помните же, наверное, ту старую сказочку про трёх слепых мышат, которые описывали, на что похож кот? Двое спрыгнули с подножек и быстро пошли ко мне, третий остался в кабине, дирижабль немного сдавал назад, получив слишком сильный тормозной импульс, пилот снова коротко запустил левый движок – так, чтобы машина слегка развернулась и на несколько метров поднялась, и я бы перед ним был как на тарелочке. Руки у идущих были пусты, но я не сомневался, что _нужное_ в них появится мгновенно; а тот, который их страховал, что-то держал на коленях, и я не удивился, когда рассмотрел срез ствола: это было ружьё, и далеко не факт, что духовое. Толщина стенок показалась мне излишней; потом я догадался, что это глушитель. – Господин Гардус? Север Гаевич? – спросил один из подошедших, бритый наголо и горбоносый. Они остановились грамотно, этот шагах в четырёх, второй на полшага позади. Я опустил Кумико на землю. Голова её безвольно откинулась. – Чем обязан? – спросил я, не поднимаясь с колена, морщась и прижимая руки к животу. Того, который остался в дирижабле, я уже узнал: это он сидел в «Крауфе», держа в руках винтовку – наверное, точно такую же, как сейчас лежала у него на коленях; и не исключаю, что это всё-таки именно он стрелял в Игната, а никакой не замаскированный стрелок в толпе или в доме напротив. Только сейчас лоб его не был перевязан шарфом, как тогда, и из-под белёсых волос отчётливо проступало карминное тату, характерное для уроженцев Ламантина – большого и далёкого (семь тысяч километров от Башни) юго-западного острова, который из-за этой удалённости жил какой-то совсем обособленной жизнью – подобно Плато Роксоланы; но если заселение Плато началось сравнительно недавно, на моей памяти, то Ламантин как обособился лет двести назад, так и продолжал в том же духе. И ещё я узнал одного из тех, кто подошёл ко мне, – второго, молчавшего; он был среди публики на судебной площади – худой, нескладный, с мятым лицом. Горбоносый же не попадался мне на глаза никогда – или, по крайней мере, последние двадцать лет. Он не удостоил меня ответом, стал оглядываться по сторонам – а потом, вытянув шею и по-куриному наклонив голову, уставился на Кумико. – Я слушаю вас, – прокряхтел я, встав и по-прежнему прижимая к животу руки; меня очень убедительно покачивало. – Так-так-так, – хмыкнул горбоносый. – Ещё и укрывательство преступных элементов. Незаконный промысел, незаконная техническая деятельность, да ещё и укрывательство. Вы, господин Гардус, опасный анархист! Вами должна заниматься Канцелярия! – А вы кто? – спросил я. – Вам кто-то позволил задавать вопросы? Ну-ка… Пока длился этот короткий и исключительно содержательный диалог, дирижабль по инерции медленно разворачивался и медленно приближался ко мне, ламантинец был, наверное, очень хороший стрелок, но средний пилот. (Я мог позволить себе стрелять только наверняка: пальба по дракону показала, что у старого разбитого револьвера с кустарными патронами кучность, как у садовой лейки. И если на дракона я потратил почти весь барабан, и ладно, – то сейчас ситуация была острее…) Я раздвоил зрение: правым глазом смотрел на горбоносого, левым, как бы уплывшим, выцеливал пилота; засветились перекрестье и дальномер, тридцать семь метров, тридцать пять, на этой дистанции в голову я могу и не попасть, подождём до тридцати… – Я сказал: руки за голову! Что, не понятно? – Я не могу… – жалобно; тридцать три метра. |
