— На сколько же? — не унималась упорная Августа.

— Возможно, сумма в итоге составит миллион с четвертью, возможно — полтора миллиона фунтов. Но мы обязаны вернуться к основной теме…

— Минутку, прошу вас, минутку, мистер Дрейк! — глядя перед собой, Августа Кокборн погрузилась в арифметику. — Согласно этому самому завещанию, всего лишь, как вы нам сказали, одному из нескольких и лично для меня абсолютно не достоверному, мне и брату назначено по двадцать тысяч, а собору… — она запнулась от жуткого результата подсчетов, и конец фразы ядовито зашипел смесью насмешки и презрения, — …собору, стало быть, миллион с лишним?

— Совершенно верно, — холодно подтвердил Дрейк. — Завещание номер два помечено мартом тысяча девятисотого года, — продолжил он официальную процедуру оглашения, но Пауэрскорт уловил в голосе юриста нотку недоверия к подлинности документа. — Эту бумагу, по словам миссис Кокборн, Джон Юстас составил в лондонском доме сестры и отдал на хранение мистеру Кокборну, который, в свою очередь, передал ее адвокатской фирме «Мэтлок-Робинсон» (Чансери-лейн, Лондон), откуда текст поступил ко мне.

Оливер Дрейк взял со стола листок с машинописным текстом, занимавшим менее страницы. Декан напряженно ждал. Пауэрскорту ясно вспомнился момент, когда миссис Августа Кокборн, чистосердечно излагая свое дело при первой встрече, мельком обмолвилась о вероятности завещания, написанного год назад гостившим у нее братом.

— В этой бумаге, — слегка щурясь, продолжил Дрейк (от Пауэрскорта не ускользнуло настойчивое именование документа «бумагой»), — ни слова относительно наград слугам; здесь назначается пятьдесят тысяч брату-близнецу завещателя и пятьдесят тысяч собору. Остальной капитал, а также усадьбу и все имущество наследует сестра, Уинифред Августа Кокборн, проживающая в Лондоне, район Хаммерсмит.

— Так слугам ничего? — переспросил декан. — Вообще ничего? Очень, очень, по-моему, нехарактерно!

Впервые Пауэрскорт увидел радостное лицо Августы Кокборн, которой все-таки, пусть на мгновение, но удалось разбогатеть.

— Последнее, наиболее свежее завещание было сделано совсем недавно, в январе сего года. Документ этот имеет весьма существенное отличие. — И, как бы отвечая на тут же мелькнувший у Пауэрскорта вопрос «отличие — от чего? от первого или второго? от обоих?», юрист пояснил: — К составлению документа не привлекались ни я, ни кто-либо другой из нашей фирмы. Завещание написано у поверенного в Хоумертоне, за сотню миль отсюда. Начальные пункты полностью соответствуют документу номер один: те же дары слугам, пятьдесят тысяч доктору, по двадцать тысяч брату и сестре. Однако Комптонский собор не упомянут. За вычетом названных сумм все состояние Джона Юстаса должно быть передано Армии спасения.

— Армии спасения?! — хором воскликнули декан и миссис Кокборн.

— Но почему, зачем? — обращаясь к Августе, веско и рассудительно заговорил декан. — С какой же стати человек, отдавший лучшие годы собору, неоднократно при мне выражавший намерение щедро одарить наш храм, резко меняет решение в пользу людей, которые, напялив маскарадные мундиры, опекают жалких пьяниц и побирушек? Просто отказываюсь верить, что Джон Юстас вдруг пустил состояние на бесплатный суп!

— Вы меня извините, — подал голос доселе глухо безмолвствовавший брат-близнец. В его еще достаточно твердом английском уже звучала американская гнусавость. — Про завещания я не знаю, но у меня вот есть письмо, где сказано кое-что насчет его последней воли. Написано этим летом, в июле, после того, как Джон навестил меня в Нью-Йорке.