|
Тьма оставалась непроглядной. Пауэрскорт размышлял о счастливом возвращении, которое порой бывает началом конца. В армии ему не раз доводилось слышать истории о терзавшей, невыносимо долгой разлуке, когда после желанной бурной встречи вспышка радости угасала и оказывалось просто нечего сказать друг другу. Через пару недель после возвращения домой, рассказывал один военный, выяснилось, что жена стала посторонней, совершенно чужой незнакомкой. «Неужели и мне может грозить подобное?» — спрашивал себя Пауэрскорт. Нащупав под складками плаща футляр, он вытащил полевой бинокль — последнее изумительное достижение немецких оптиков. Германский кайзер снабжал буров всем, чем только мог навредить коварному Альбиону: оружием, чтобы стрелять в британцев, боеприпасами, чтобы губить их непрерывно, биноклями, чтоб их выслеживать. Вглядываясь в черноту, Пауэрскорт угрюмо молчал.
— Да не надейся, Фрэнсис, разглядеть хоть что-нибудь, — сказал смотревший на волны Джонни Фицджеральд. — Как думаешь, глубока эта чертова водица? — опасливо продолжил он, как будто уже видел себя упавшим за борт, на морское дно, где никаких бутылок с флотским живительным напитком. — Глубоковата, полагаю, — ответил Пауэрскорт.
Леди Люси опять взглянула на часы. Стрелки этим утром, казалось, еле ползли. Двадцать минут шестого. Все еще полтора часа до рассвета, о времени которого ей очень кстати подсказали вчера в отеле. «Фрэнсис уже близко», — повторяла она личное заклинание, которым спасалась когда-то, похищенная бандой негодяев и запертая под самой крышей отеля в Брайтоне. Фрэнсис нашел ее тогда. Убедившись, что дети спокойно спят, леди Люси вернулась к своей бессменной вахте у окна. И улыбнулась: «Фрэнсис уже близко!»
У растерянно стоявшего подле мертвого хозяина Эндрю Маккены слегка шумело в голове. Отчасти из-за шока. Отчасти от гнева, что некто из рода человеческого посмел так зверски обойтись с его добрым и благородным господином. Отчасти он просто не знал, что делать. Внезапно пронзило ощущение, что ему одному доверено представлять на земле интересы покойного Чарльза Джона Уитни Юстаса. Хозяин его и при жизни не отличался крупной статью, а сейчас, на этой окровавленной постели, весь залитый темневшей даже на полу кровью, он выглядел совсем маленьким. Маккена представлял, какой скандал поднимется, когда найдут тело. В их мирную глушь налетят газетчики, дабы пощекотать нервы читателей нагло раздутой сенсацией о зловещем предрассветном убийстве. Остальные слуги явятся отдать последний долг: женщины при виде крови начнут истерично визжать, мужчины — яриться на неизвестных убийц. Надо бы для начала позвать доктора, живущего в нескольких сотнях ярдов от усадьбы. Но уйти и оставить хозяина тут, вот так? Кто-нибудь вдруг войдет, все обнаружит. Единственный выход — убрать тело отсюда. Срочно унести. При мысли о переноске трупа, вообще о трупе как таковом, Маккену передернуло. Да и куда? К доктору? Но случайный, спозаранку встающий пахарь обязательно приметит на деревенской улице дворецкого со странной ношей в пятнах крови. И тогда ему вспомнилась свободная, недавно отремонтированная комнатка над хлевом, в дальней стороне усадьбы. Маккена тяжело вздохнул. Машинально перекрестился. Вытащив все простыни, обмотал ими хозяина, превратив в подобие запакованной колбасы или мумии, готовой к отправке в погребальную камеру очередной египетской пирамиды. Затем он попытался тащить сверток, взвалив на плечо по примеру пожарных, выносящих людей из огня, но безуспешно: тело соскальзывало. Перед выходом из спальни нашелся более удачный способ транспортировки — нести хозяина до хлева на руках, будто огромного младенца (опять припомнилось библейское, памятное по праздникам Рождества — в пеленах свивальных…). Вот-вот, хлев и младенец, столько лет в церкви разыгрывалась эта мистерия рождения Спасителя. |
