У Типс уже в любой день могут родиться котята, пузо у неё – как набитый мешок. В прошлый раз она родила у меня на кровати. Типс самая лучшая (и самая большущая) кошка в целом мире, и я её люблю больше всего и всех на свете. Но она всё время приносит котят, и это она зря, потому что мы не можем их оставлять. Никто не хочет их брать, потому что у всех уже есть свои кошки и у них тоже котята.

И вот из за Типс и её котят у меня вышла ссора с папой, самая ужасная ссора в моей жизни, когда он в последний раз приезжал в отпуск из армии. Он сделал это, пока я была в школе, и мне даже не сказал. Как только котята родились, он просто взял их всех и утопил. Когда я узнала, то наговорила ему страшных гадостей: что я с ним никогда больше не буду разговаривать и что надеюсь, немцы его убьют. Я вела себя кошмарно и с ним даже не помирилась. Я написала письмо, что очень сожалею обо всём этом, но папа не ответил, а лучше бы ответил. Он, наверное, теперь меня ненавидит, и я не могу его винить. Если с ним что нибудь случится, я этого не перенесу, особенно после того, что я наговорила.

Мама всё время мне твердит, чтобы я не давала языку думать за себя, а я не очень то понимаю, что́ она имеет в виду. Она вот только что зашла пожелать мне спокойной ночи и задула мою лампу.

Говорит, я слишком много времени провожу за своим дневником. Она думает, я не умею писать в темноте, но я умею. Может, утром мои записи будут выглядеть чуточку криво, но мне всё равно.

Воскресенье, 12 сентября 1943 г.

Мы сегодня видели в Слэптоне американских солдат; я их вообще в первый раз видела. Все зовут их «янки», уж не знаю почему. Дедушке они не нравятся, а мне нравятся. По моему, форма у них красивей, чем у наших солдат, а сами они выглядят как то побольше. Янки всё улыбались и махали нам, особенно маме, но только потому, что она красотка, уж это точно. Когда они стали свистеть, мама вся покраснела, но ей было приятно. Они говорят не «здравствуйте», а «здрасть», один даже сказал «здорово». И он дал мне карамельку, только назвал её «леденец». Я сейчас её сосу, пока пишу. Она вкусная, но не такая вкусная, как лимонные конфетки с шипучкой или мятная карамель с полосками и тянучкой в серединке. Мятные я больше всего люблю, но теперь мне их дают только две в неделю – из за карточек. Мама говорит: нам сильно повезло, что мы живём на ферме и можем сами выращивать овощи, делать масло и сливки из своего молока и есть своих кур. И когда я жалуюсь на нормы по сладостям, а я жалуюсь, она всякий раз читает мне маленькую лекцию про то, какие мы везучие. Барри говорит, в Лондоне у них на всё были карточки, так что, может, мама и права. Может, нам и вправду повезло. Но я всё равно не понимаю, как то, что мне дают меньше мятных карамелек, поможет нам победить в войне.

Четверг, 16 сентября 1943 г.

Сегодня мама получила письмо от папы. Всякий раз, как приходит письмо, она одновременно страшно радуется и огорчается. Она говорит: папа сейчас в Африке с Восьмой армией, он там следит, чтобы грузовики и танки работали, а мой папа здорово разбирается в моторах. Днём очень жарко, пишет он, зато ночью так холодно, что можно пальцы на ногах отморозить. Мама дала мне прочитать письмо, когда сама его прочитала. Папа ничего не написал про Типс и котят и про нашу с ним ссору. Может, он забыл про всё это. Надеюсь, что так.

Мне не хочется это писать, но я же должна записывать, что чувствую на самом деле. А то зачем вообще писать дневник? Если честно, я совсем не так скучаю по папе, как следует и как, по моему, скучает мама. Вот когда я читаю его письма, то страшно по нему скучаю, а потом вообще про него забываю, пока кто нибудь о нём не заговорит или, к примеру, мне на глаза не попадётся фотография. Может, это потому, что я до сих пор зла на папу из за котят.