Она была так окончательно повержена, такая душераздирающая мука звучала в ее голосе, что Самуил почувствовал себя даже растроганным. Его решимость была поколеблена, быть может, впервые в жизни. Вопреки собственной воле он смягчился при виде столь глубокого отчаяния этой целомудренной отшельницы, чью чистоту он собирался ради собственного тщеславия запятнать вечным и, может статься, смертельным позором. К тому же разве не была она уже достаточно укрощена, побеждена, унижена? Теперь она вся в его власти. Разве не призналась она сама, что полностью в его руках? Итак, он может проявить великодушие. Она всецело предалась ему, после этого зачем ее еще и брать?

К несчастью, Гретхен была уж очень хороша, да и зелье продолжало действовать. Отчаяние девушки мало-помалу превращалось в какое-то смутное лихорадочное томление. Она стала покрывать руки Самуила поцелуями, словно бы моля уже не о пощаде, а о чем-то совсем другом, и ее взгляд, обращенный к нему, наполнился влажным огнем соблазна.

— О, поторопитесь исцелить меня! — шепнула она с каким-то странным выражением. — А то будет поздно.

— Да, да, — пробормотал он, не сводя с нее жаркого хмельного взгляда, — я тебя вылечу! Сейчас же схожу за другим питьем, оно возвратит тебе покой, освежит кровь в твоих жилах. Я уже иду.

А сам, вместо того чтобы уйти, все смотрел на нее, такую прекрасную, объятую дремотным томлением, в сладострастном забытьи льнущую к нему.

— Да, — шептала она, — ступай.

А сама, вместо того чтобы оттолкнуть, удерживала его за руку, не отпускала. Губы твердили: «Ступай же!», а взгляд просил: «Останься!»

Самуил сделал над собой отчаянное усилие.

— Неужели я больше не властен над самим собой? — пробормотал он. — Я покорил тебя, ты скажешь об этом Христиане. Этого довольно. К чему бесполезное злодейство? Прощай, Гретхен.

Он вырвался из ее рук и опрометью бросился к скале.

— Ты уходишь? — вскрикнула Гретхен жалобно и нежно.

— Да. Прощай же!

Но не успел Самуил скрыться в тени скалы и нырнуть в подземный ход, как трепетные руки обвились вокруг его шеи, жаркие уста прильнули к его губам, и он, теряя рассудок, в свою очередь почувствовал себя покоренным, бессильным противиться тому, что было следствием его же преступного замысла.

XLV

ХРИСТИАНА В СТРАХЕ

На следующий день около четырех часов пополудни Юлиус и Христиана отправились на прогулку. Как только вышли из замка, Юлиус спросил:

— В какую сторону пойдем?

— Куда тебе угодно, — сказала Христиана.

— О, мне это безразлично, — отвечал Юлиус с ленивым равнодушием.

— Что ж, тогда поднимемся к Гретхен. Этим утром она так и не появилась. Пришлось послать служанку за ее козой. Я немножко обеспокоена.

Когда они достигли маленького плато, на котором стояла хижина, Христиана обернулась, чтобы полюбоваться долиной.

— Какой чудесный вид, — заметила она, указывая мужу на реку и череду дальних холмов.

— Да, — ответил Юлиус, не повернув головы.

Не показав виду, что задета небрежным, скучающим тоном супруга, Христиана направилась к домику Гретхен.