— Знаете, Этти, это признание, сделанное Ломаксу, было красивым шагом.

Порывшись в сумочке, пожилая негритянка достала носовой платок. Пеллэм вспомнил, что Этти стирала носовые платки в воде с отдушкой и сушила на леске, натянутой над ванной. Она вытерла глаза.

— Это мучило меня больше всего — страх, что ты решишь, будто я тебе солгала. Или попыталась сделать больно.

— Я ни минуты так не думал.

— А должен был бы, — с укором произнесла Этти. — В этом-то была вся суть. Ты должен был бы вернуться домой в Калифорнию. Покинуть Адскую кухню, где тебе угрожала опасность. Ты должен был бы уехать и больше никогда не возвращаться сюда.

— Вы полагали, что если сознаетесь в чужом преступлении, настоящий убийца откажется от дальнейших попыток расправиться со мной. То же самое в свое время сделал Билли Дойл: сознался в преступлении, спасая жизнь вашего брата.

— Да, именно его поступок натолкнул меня на эту мысль, — объяснила Этти. — Понимаешь, мне-то было хорошо известно, что это не я наняла того психопата, чтобы он поджег здание. Но ведь кто-то это сделал, и этот кто-то до сих пор разгуливал на свободе. И до тех пор, пока ты продолжал бы копаться во всем этом, настоящий преступник думал бы о том, как с тобой расправиться.

Этти устремила взгляд на затейливую крышу здания небоскреба «Вулворт-билдинг», выкрашенную ярью-медянкой и украшенную изваяниями готических химер-горгулий. Наконец она сказала:

— Джон, у меня отняли так много. Моего Билли Дойла отнял его собственный характер. Какой-то сумасшедший с пистолетом отнял у меня Фрэнки. Какой-то красавчик отнял Элизабет. Даже мой район — его отнимают подрядчики и богачи. Я не хотела, чтобы у меня отняли и тебя. Этого я бы не вынесла. И вот я подумала: «Черт возьми, через несколько лет я выйду из тюрьмы. И может быть, ты тогда захочешь снова говорить со мной, снимать меня на видеокамеру, слушать мои рассказы.» О, быть может, ты бы не захотел, но я поняла бы тебя. Главное, ты был бы живым и здоровым. — Этти рассмеялась. — Эту мелочь я хотела оставить себе. Понимаешь, иногда власть все же можно обмануть. Да-да, можно. Ладно, кажется, мне пора возвращаться домой.

Пеллэм шагнул на проезжую часть, прямо под колеса пустого такси. Машина, визжа тормозами, остановилась меньше чем в полуфуте от него. Пеллэм провел Этти к такси, мимо троих здоровенных детин, которые торопливо тащили скованного наручниками заключенного к зданию суда. Заключенный единственный из четверки уважительно кивнул пожилой женщине. Этти кивнула в ответ. Они сели в такси.

Водитель-пакистанец вопросительно посмотрел на Пеллэма, задавая немой вопрос относительно конечной точки поездки.

— В Адскую кухню, — бросил Пеллэм.

Водитель непонимающе заморгал.

Пеллэм повторил, но водитель лишь покачал головой.

— Угол Тридцать четвертой улицы и Девятой авеню, — объяснил Пеллэм.

Задержав на нем на мгновение взгляд глубоко посаженных глаз, водитель сбросил счетчик, и такси, рванув с места, влилось в поток машин, запрудивших улицы.

29

Вечером следующего дня Пеллэм и Луис Бейли стояли в свежевыкрашенной конторе адвоката.

Стояли перед открытым окном в совершенно одинаковых позах. Облокотившись на подоконник, прищурившись.

— Губернатор штата, — предположил Бейли.

— Нет, не думаю, — возразил Пеллэм.

На самом деле прошло уже почти двадцать лет с тех пор, как Пеллэм не жил в «Имперском штате», поэтому он имел весьма смутное представление о том, как выглядит губернатор, бывший или нынешний.

— Точно вам говорю.