— Но ведь майор Данглар правду сказал. Она же чокнутая, это ясно. Что ты собираешься делать с ее Адским Воинством?

— Меня беспокоит не Воинство, Кромс. Я не люблю, когда мне сообщают о предстоящих убийствах, кто бы и как бы об этом ни сообщал.

— Понял. Значит, я вкручу лампочку.

— Ты ждешь, когда будет одиннадцать, чтобы покормить голубя?

— Я останусь тут на ночь и буду кормить его каждый час. Буду дремать на стуле.

Кромс дотронулся до голубя кончиками пальцев.

— А он не слишком теплый при такой-то жаре.

VI

В четверть седьмого утра Адамберг проснулся оттого, что кто-то встряхнул его за плечо.

— Он открыл глаза! Иди посмотри. Скорее!

Кромс до сих пор не решил, как обращаться к Адамбергу. «Отец»? Слишком высокопарно. «Папа»? Но он уже не ребенок. «Жан-Батист»? Фамильярно и неуместно. Так что на данном этапе он вообще никак не называл Адамберга, и от пропуска нужного слова в его речи иногда возникали неловкие паузы. Зияющие пустоты. Но эти пустоты были убедительным свидетельством его отсутствия в жизни Адамберга, которое продлилось двадцать восемь лет.

Они спустились по лестнице и вдвоем склонились над корзиной. Да, голубю явно стало лучше. Кромс снял вчерашнюю повязку и продезинфицировал ему лапы, а комиссар тем временем сварил кофе.

— Как мы его назовем? — спросил Кромс, оборачивая лапы голубя тоненьким бинтом. — Если он выживет, надо будет дать ему имя. Нельзя же все время называть его «голубь». Может, назовем Виолеттой, как твою красотку-лейтенантшу?

— Неподходящее имя. Никто не смог бы поймать Ретанкур и связать ей лапы.

— Тогда давай назовем его Эльбо, так звали одного из парней, о которых рассказывал майор. Как думаешь, он заглядывал в эту книгу, перед тем как прийти сюда?

— Наверняка заглядывал.

— Но все равно, как он смог все это запомнить?

— Не пытайся понять, Кромс. Если бы мы с тобой влезли в голову к Данглару и осмотрелись там, думаю, это впечатлило бы нас посильнее, чем самый крутой налет Адского Воинства.

Придя в контору, Адамберг первым делом заглянул в списки личного состава и позвонил капитану Луи-Никола Эмери в жандармерию Ордебека. Он представился и почувствовал, что на другом конце провода возникла заминка. Там перешептывались, о чем-то спрашивали, давали советы, недовольно ворчали, двигали стулья. Неожиданный звонок Адамберга часто вызывал панику у полицейских, каждый наскоро соображал, соединять ли его с начальством или отделаться под каким-нибудь предлогом. Наконец Луи-Никола Эмери взял трубку.

— Слушаю вас, комиссар, — сказал он с некоторой настороженностью.

— Капитан Эмери, я по поводу пропавшего, у которого вывернули на пол весь морозильник.

— Эрбье?

— Да. Есть новости?

— Абсолютно никаких. Мы осмотрели дом и хозяйственные постройки. Он не оставил следов.

Приятный голос, хотя, пожалуй, чересчур громкий и раскатистый; звучит уверенно и благожелательно.

— У вас что, особые причины интересоваться этим делом? — продолжал капитан. — Я был бы удивлен, если бы вы ни с того ни с сего вдруг увлеклись таким рядовым случаем, как исчезновение Эрбье.

— Я не увлекся. Просто мне стало любопытно, что вы собираетесь делать.

— Держаться в рамках закона, комиссар. Никто не подавал заявления с просьбой объявить его в розыск, значит его нельзя считать пропавшим. Эрбье уехал на собственном мопеде, и у меня нет никакого права устраивать за ним погоню. Он свободный человек, — не без пафоса произнес капитан.