Как только перешли на тротуар, машина немедленно уезжает, будто так и надо, будто и не было сбитого человека.

— Вы что тут… кино снимаете?

Худой, явно очень испуганный юноша со сползшими на нос нелепыми очками с тревогой всматривается мне в зрачки.

— Аркадий, ты чего⁈ Не узнаешь меня?

Наверно, меня спутали с каким-то похожим актёром второго плана… забавно, что скажут знакомые, когда увидят на экране мой фейс, — известный в городе адвокат решил сняться в художественном историческом фильме…

— Нет. Не узнаю.

— Как же так? — по-моему, худосочный юноша сейчас даже готов в панике заплакать. — Я твой кузен, Филипп…

Забавно… у меня есть кузен по имени Филипп… его никто не звал, он как-то сам прилип… как бы то ни было, без посторонней помощи мне сейчас не обойтись. Позволяю только что приобретённому кузену Филиппу помочь мне дойти до скамейки.

Только теперь, приняв удобное сидячее положение, обращаю внимание, что я тоже одет в подобную старомодную одежду, а главное… главное… щупаю живот в том месте, куда тот шустрый бандюган лихо всадил нож… Раны нет! Ни раны, ни крови, ни шрама. И, чёрт возьми, где моя нажитая годами «трудовая адвокатская мозоль»? Где пивной живот пятидесятилетнего человека? Почему я такой же тощий «юноша бледный», как и этот Филипп?… Рука тоже не моя. И что это за перстень на пальце?

А перстень-то уж очень непрост. На нём невероятно детально и качественно изображён филин… И ещё я чувствую то ли с этим перстнем, то ли с этим филином — особую связь. Я бы даже назвал эту связь мистической, вот только в мистику я не верю.

— Аркаша, ты как себя чувствуешь? Можешь идти? Лучше бы нам поскорее уйти отсюда. Это очень скверный район.

Райончик этот действительно достаточно депрессивный и даже немножко давящий на психику. Улицы тут грязные, люди ходят мрачные и злые. Двое прохожих — маргинального вида молодых парня, шли походкой «руки в брюки», смотрели по сторонам с прищуром, исподлобья и с отравленной, злобно-насмешливой улыбкой. Грубая скамейка, на которой мы сидим, посажена на два вкопанных в землю пенька и, по всей видимости, является единственным украшением района.

— Сейчас, Филипп… сейчас уже пойдём… дай мне ещё пару минут в себя прийти.

Филипп страдальчески сморщился, но промолчал. Зато не промолчали два гопника.

— Я чё-то не понял, Сеня! — обратился один к другому. — А чё это два наглых студента присели на нашу скамейку? Мы им разве разрешали?

— Не разрешали! — ответил второй.

Они угрожающе нависли над нами с Филиппом.

— Так. А ну-ка быстро занесли по пятёре, пока я не осерчал!

— Мы же на минуту всего присели, — попытался оправдаться перепуганный кузен.

— А… не, ну если всего на минуту… тогда другое дело, — гопник сделал вид, будто ответ Филиппа всё прояснил, но тут же опять обратился к корешу, — Сеня, а скока мы берём за посидеть одну минуту на нашей скамейке?

— По пятёре, — радостно и придурковато ответил второй гопник.

— С вас всё равно по пятёре, господа студенты.

В этот миг мой перстень будто бы пробудился, среагировав на опасность. Моя связь с ним резко усилилась: Иллюзия! — глаз филина пронзительно уставился в мой зрачок. На долю секунды мне показалось, что я маленький мальчик, стою в неестественно тихом лесу перед тёмным деревом, на высоте трех метров на ветке сидит здоровенный филин и с очень большим сомнением смотрит на меня сверху вниз.