Фэлкон посмотрел на тех, кто сидел во главе стола. Грэнвилл улыбался своей обычной сдержанной улыбкой чему-то, что говорил ему сосед слева. Точно так же он улыбается, когда ему сообщают новости, причем не важно какие — хорошие, дурные, нейтральные. Вглядевшись в выражение лица Грэнвилла, Эндрю не заметил ничего, что хоть как-то прояснило бы вопрос с премиями. Грэнвилл идеально воплощал тот тип банкира, который на жаргоне Уолл-стрит назывался просто — "Я". Он никогда не выказывал чувств. Потому что иначе можно оказаться в проигрыше.

Эндрю поудобнее устроился на стуле и усмехнулся. За пределами Уолл-стрит Грэнвилл ведет себя иначе. Как правило, никого в банке он к себе слишком близко не подпускает, но для Фэлкона было сделано исключение. За последние четыре года Эндрю все чаще и чаще приглашали в гости на уик-энды в поместье Уинтропа в Ист-Хэмптоне, просторно раскинувшееся вдоль океанского берега, — в то время, когда Фэлкон еще не занимался многомиллионными сделками. Вот тут-то он и увидел Грэнвилла в домашней обстановке. Эндрю узнал, что тот обожает бега с участием чистопородных рысаков: у него в конюшне стояло четыре скакуна. Он владел великолепной коллекцией старинного оружия, а также огромной яхтой с командой из десяти матросов. Иногда они выходили в море на целый день и, вернувшись к закату, сразу садились за роскошный ужин, приготовленный домашней обслугой. А потом Эндрю с Грэнвиллом удалялись в обставленный старинной массивной мебелью кабинет хозяина, чтобы потолковать за бокалом столетнего шотландского виски о бизнесе и политике. Говорили они часами, и Фэлкон мотал на ус все, что скажет и посоветует Грэнвилл.

— Ну и что тут смешного?

Фэлкон обернулся. Вопрос задал Джим Кунковски, глава отдела процентных ставок.

— Ничего, — улыбка сползла с лица Фэлкона. Это было первое слово, сказанное им Кунковски, хотя последние два часа они просидели рядом. Но таковы уж нравы в инвестиционных банках. Говорят, иногда люди годы проводят в одном кабинете — и словом не обмолвятся. Они здесь для того, чтобы делать деньги. И все.

Приятным человеком Кунковски не назовешь. О его буйном характере ходили легенды, а о том, что сотрудники отдела презирают своего начальника, знали все. Но если не считать заканчивающегося года, он заработал банку кучу денег, так что открыто на него никто не позволял себе пожаловаться. Увеличение капитала — вот альфа и омега «Уинтроп, Хокинс и К°», и Кунковски увеличивал его. Однако в нынешнем году дела у него не заладились, и вокруг появились акулы.

— Ничего, — спокойно повторил Эндрю и отвернулся.

Фэлкон откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Отдел, занимающийся слиянием компаний — ведущее подразделение в банке, где Фэлкон и трудился по пятнадцать часов в день, — тоже переживал не лучшие времена. Но собственное положение не внушало Эндрю опасений, хотя вообще-то инвестиционные банки складывали трупы специалистов в этой области штабелями. Начальство любило его.

Грэнвилл Уинтроп недвусмысленно дал это понять не далее как вчера, когда они встретились в роскошном кабинете старшего компаньона на десятом этаже штаб-квартиры банка, расположенной на Уолл-стрит, 72. Оба посмеялись над тем, что кабинет Грэнвилла находится не выше десятого этажа этого здания-небоскреба, ибо как раз до него дотягиваются пожарные лестницы. А дальше, без всякого перехода, Грэнвилл вдруг обрушил на Фэлкона поток комплиментов. «Времена тяжелые, — заметил он, — и все же за минувший год вам удалось вдвое увеличить доходность. За вами несколько важных и солидных сделок, не говоря уж о новых и весьма серьезных клиентах. Мы все гордимся вами. Так держать». Эти слова все еще звучали в ушах Эндрю.

Нет, беспокоиться по поводу премии ему незачем. Она должна быть по крайней мере, на пятьдесят тысяч долларов больше прошлогодней четвертьмиллионной премии, которую он получил как один из вице-президентов.