Ну и всё. Трап подняли — и полетели. Теперь уже точно из Союза.

* * *

— Голова? — спросил меня лысый прапор с вещевого склада.

— Пятьдесят шесть.

— Точно? А ну дай померяю, мне кажется чуть больше, — и он достал потрепанный портновский сантиметр и ловко обернул конец через лоб. — Глянь, не угадал. Ладно. Обувь? Сорок три?

— Да, — ответил я и передо мной плюхнулись ботинки с шнурками.

— Григорию Васильевичу и спрашивать не надо, сам всё вижу, — с гордостью ответил вещевик. — Я, может, за всю службу три армии одел уже. Так, хэбэ, сорок восемь. Давай сменку тебе пятидесятый дам, а то сейчас плечи раздадутся немного, как раз будет. Ты же еще растешь? Ну вот… Погоны держи, эмблемки в петлицы, как знал, для тебя держал. Теща ест мороженое, вишь, — поднял он для демонстрации знаменитую змею с чашкой. Ты не молчи, давай, рассказывай, как там в Союзе. Анекдоты свежие знаешь?

Прапор продолжал выкладывать положенное мне вещевое довольствие, а я автоматически сгребал его и пихал в вещмешок. И только когда я попытался воткнуть туда бушлат, остановил меня, помог разобраться. И даже показал как правильно застегивать броник.

* * *

После вещевого довольствия какое самое главное? Естественно, денежное. Потому что военнослужащему деньги нужны. Зубную пасту приобрести. Или сигареты, если курит. Даже рядовому семь рублей положены. А лейтенанту — и вовсе сумасшедшие деньги. Поэтому, приодевшись кое-как с помощью прапора с вещевого склада, дабы не пугать народ гражданской одеждой, я поперся в финчасть. Форма была непривычная: панама вместо фуражки, ботинки эти, хотя и полегче керзачей, но ноги в них всё равно сразу начали потеть. И полевая форма, после солдатского хэбэ в прошлой жизни, непривычно чувствовалась.

У финансистов царила тоска и скука, как и в любой бухгалтерии. Какой-то унылый мужик втолковывал сидевшему перед ним старлею в такой же необмятой форме, как и у меня, что произошла ошибка, и на него оформили аттестат, дописав лишнюю букву в фамилию, из-за чего тот вместо Иваненко стал Иваненковым. Писаря накажут, но документы ушли, теперь надо писать в Москву, всё исправлять. Но все положенные выплаты будут произведены, хоть и с незначительной отсрочкой. И я мысленно поставил в голове галочку следить за точностью записей, а то мои документы могут случайно замылить и исправлять до торжества перестройки и гласности.

Занимавшийся мной столь же безэмоциональный тип пробубнил про оклад в сто двадцать рублей, удвоение, доплаты за должность и выслугу. Ага, я буду служить два года ради прибавки в десять процентов. А можно я свои заплачу за всё время и поеду назад? Билет тоже готов приобрести на личные средства.

А местный финансовый специалист продолжал вещать про чеки «Внешпосылторга», сто восемьдесят в месяц для меня, которые положено было отоваривать только в местном «Военторге» или в магазинах «Березка», когда я дембельнусь.

— Не когда, а если, — зачем-то ляпнул я.

— Вы, товарищ лейтенант, панические настроения здесь не сейте, — раздался голос у меня за спиной.

Я повернул голову и увидел подтянутого старлея в отутюженной форме с медалью «За боевые заслуги». Поверх правой брови длинный шрам, глаза голубые, облик «арийский». Характер поди «нордический, твердый». Моргнул, посмотрел еще раз. Странно, у него батарейка села, что ли? Во лбу же должна гореть яркими красными буквами надпись «Особый отдел». Вот же принесло на мою голову. И я тоже хорош, нашел где шутки отпускать. Петросян, блин.

— Виноват, исправлюсь, — включил я дурака. Универсальный ответ начальству, проверено на очень большой выборке в течение длительного периода наблюдений. И здесь вроде сработало, продолжения выволочки не последовало.