|
Они не дождались солдата, до конца выполнившего свой долг. И без разницы, что многие политиканы называют Афган ошибкой, преступным вмешательством во внутренние дела независимого государства. Солдаты той войны защищали честь своей страны. А политиканы, что визжат с высоких трибун о ее незаконности и ненужности, эту страну, Великую Страну, разорвали на клочья. И каждый подмял под себя пусть крохотный, но собственный клочок, чтобы разграбить его, уничтожить. Эти и Россию, дай им волю, разнесут да на поклон к янки отправятся. Вовремя остановили рьяных демократов. Вот только надолго ли? Это вопрос! Да, у Стогова, как у тысяч других вернувшихся «из-за речки» в цинковых бушлатах солдат и офицеров, были полноценные, счастливые семьи. А вот Полякова с сестрой Валентиной воспитывала одна мать. Отца Алексей не помнил. Слышал от матери красивую, но ставшую уже стандартной для детей сказку о папе-летчике, разбившемся при испытании нового самолета. Слышал, слушал и не верил, хотя так хотелось верить. Но сердцем понимал, что все это неправда. От этого было обидно. Но мать никогда не упрекал. Та жизнь была ее жизнью. Как и смерть, оборвавшая эту жизнь. Стряхнув с себя груз воспоминаний, Поляков подошел к могиле Стогова, поздоровался с матерью погибшего сержанта:
– Здравствуйте, Анна Григорьевна! Женщина обернулась: – А?! Алеша! Здравствуй! Знала, что придешь. Ждала! Капитан запаса ответил: – Я не мог не прийти! – Все винишь себя? – Да! – Столько лет прошло, не надо, Леша! Разве ты виноват, что Валерик погиб? Это виноваты те, кто послали вас туда! Так что не винись, ты ни в чем не виноват. И меньше всего в том, что выжил в том проклятом бою! Тебе повезло, а сыну нет! Вздохнув, Поляков прошел мимо женщины, уложил на могилу гвоздики и произнес: – Вечная тебе, Валера, и всем нашим ребятам память! Вернулся к ограде. Из-за кустов вышел отец Стогова, также поприветствовавший Полякова: – Привет, капитан, пришел? – Пришел! – Да! Вот и мы сюда каждую неделю приходим! И так же почти 20 лет! Но ладно, у меня бутылка с собой да закуски немного, помянем сына? Алексею пришлось отказаться: – Не могу, Степан Ильич, сейчас. За рулем, да работать еще. Потом, как освобожусь, помяну! – Что ж, понятно, а я выпью! Дома ни капли, а здесь не могу удержаться. А как выпью, выть хочется. Но и не помянуть не могу! Нонсенс, как говорил Горбачев, гвоздь ему в печенку за дела паскудные! Поляков понял, что пора уходить. Выпив, Степан Ильич обязательно начнет задавать вопросы, требуя в который уже раз пересказать подробности того боя в Камельхере и на подступах к нему. А этого капитану делать не хотелось. Он нагнулся к матери Стогова: – Извините, Анна Григорьевна, я пойду! Дела! Женщина безразлично кивнула: – Иди, раз дела. Спасибо, что не забываешь! – Я никогда ничего не забуду. – Поляков протянул руку отцу: – Простите, Степан Ильич, мне пора! Стогов-старший пожал плечами: – Чего ж поделаешь? Иди, конечно! – И предложил:– Ты бы хоть раз к нам домой зашел, а то встречаемся только на кладбище. Дома и поговорили бы! Адрес-то помнишь? – Помню, только следует ли лишний раз Анну Григорьевну тревожить? – Э, милый, ее уже ничем не растревожишь! Тот, кто убил сына, и ее наповал сразил, тем же выстрелом. – А вас? – А меня, Леша, ранил! Смертельно ранил! Отец погибшего связиста принялся раскладывать на столике закуску. Еще раз попрощавшись, Поляков отошел от могилы и медленно направился к выходу. Справа открылась целая аллея дорогих высоких памятников. |
