Заяц как виновник появления смерти (мотив H36D) специфичен только для Африки (бушмены, хойхой, ила, луи, хауса, ньиманг, нубийцы), причем в мифах как южноафриканских койсанов, так и северонигерийских хауса он одинаковым образом противопоставлен луне. Последнее обстоятельство, скорее всего, отражает ту картину распространения элементов культуры, которая существовала не только до расселения банту, но и вообще до распространения известных нам африканских языковых макросемей. В бассейне Нила заяц (или кролик) считается виновником смертности человека у нило сахарских народов – ньиманг Кордофана и нубийцев. В обоих случаях он, вопреки пожеланию Бога, велит похоронить первого умершего. Языки ньиманг и нубийский относятся к восточно суданским, но далеким друг от друга ветвям, причем ареально эти языки не контактируют. Соответственно древность мотива в регионе центрального и северного Судана должна быть значительной. Еще раз отмечу, что по большинству других этносов Дарфура и Кордофана фольклорных материалов в моем распоряжении нет.

Жаба (или лягушка) (мотив H36hh), хамелеон (H36B) и ящерица (H36C) в роли ответственных за появление смерти встречаются не только в Африке, но и в индо тихоокеанском регионе. Подобных текстов там не так много, они не связаны с мотивом ложной вести (см. выше резюме текстов с мотивом «эгоистичное животное), но их африканские истоки возможны. Что касается Африки, то ящерица и хамелеон в роли протагонистов мифов, основанных на мотиве ложной вести, для нее наиболее типичны. Вместе с тем, и в Западной Африке, и у банту Центральной и Восточной (но не Южной) Африки «смертными» животными часто – примерно в одной трети случаев – являются также собака (мотив H41), овца и коза (H36I).

В качестве героев африканских повествований собака, овца и коза могли появиться лишь после того, как они были одомашнены. На Ближнем Востоке собака известна с натуфа [Russell, During  2006: 79], коза и овца – с докерамического неолита Б, точнее с конца VIII тыс. до н.э. [Byrd  2005: 240; Ducos  1993; Garcea  2004: 111–113]. На юг Леванта скотоводство проникло почти на два тысячелетия позже, так что в Африку азиатские виды могли попасть не раньше VI  тыс. до н.э. [Garcea  2004: 141]. Археология подтверждает, что в Магрибе, Киренаике и ливийской Сахаре мелкий рогатый скот появился в V  тыс. до н.э., возможно, в VI тыс. до н.э., в центральной и западной Сахаре – в середине IV тыс. до н.э. [Garcea  2004: 117–125]. К югу от Сахары производящая экономика распространилась, как уже говорилось, в IV–II тыс. до н.э. Разводить скот в районах южнее Сахары люди стали с началом аридной эпохи, приведшей к опустыниванию более северных территорий и образованию коридоров, свободных от мухи цеце [Robbins  2006: 82]. Таким образом, даже в Северной Африке соответствующие мотивы в мифах могли появиться никак не ранее VI тыс. до н.э., а южнее Сахары – еще позже.

Точности ради следует упомянуть исключительно ранние палеолитические находки костей собаки в разных районах Евразии [Germonpre  et  al. 2009; Ovodov  et  al. 2011]. Маловероятно, но все же не исключено, что в палеолите обитатели Северной Африки тоже пробовали одомашнить собаку [Viegas  2009]. Однако эти ранние эпизоды приручения собаки не привели к ее широкому распространению и могли вообще не оставить следа ни в генофонде современных собак, ни в мифологии. Так это или нет, но крайне важно, что конфигурация ареалов распространения вариантов африканских версий «ложной вести» с козой и овцой, с одной стороны, и с собакой, с другой, одинакова. Отсюда можно заключить, что все три вида животных, скорее всего, попали в африканские мифы в результате одних и тех же исторических процессов, а, значит, не в палеолите, а значительно позже – время и место (Ближний Восток) одомашнивания мелкого рогатого скота сомнений не вызывают.