|
Тот кивнул, легко поднявшись, махнул прямо через невысокие перила веранды и перебежал на другую сторону улицы. Выждав несколько минут, Лавров потребовал у официанта счет и не спеша направился по Тверской в сторону Манежной площади. Миновав недавно открытый магазин Елисеева и Погреба российских и иностранных вин, в Филипповской булочной он, не удержавшись от соблазнительного хлебного духа, купил пару свежайших калачей и вскоре оказался у гостиницы «Лоскутная». Остановившись недалеко от входа, вскоре Лавров дождался и своего спутника. Вручив ему один из калачей, Лавров вопросительно поднял брови.
Медников, слегка запыхавшийся, без оглядки на прохожих немедленно впился в калач крепкими зубами и, только проглотив первый кусок, заговорил: – Все верно, Владимир Николаевич: «хвост» за Сытиным был. И за вами, между прочим, тоже: извольте обратить внимание на господинчика в клетчатой разлетайке, на той стороне улицу. Лавров поглядел через плечо старого сыщика, заметил разлетайку, еле заметно кивнул: – Из старых знакомых? Медников, занятый калачом, отрицательно потряс головой. – Не припомню. Должно, из новеньких… Ну, что будем делать? – А ничего! Пойдем в гостиницу. И так швейцар, видать, в толк взять не может: чего это постояльцы на улице топчутся и хлеб жуют… – А с этим, клетчатым, как? – Пусть потопчется возле «Лоскутной»: жалованье отрабатывать надо.
⁂ Степан разгладил скомканную бумажку обеими ладонями, поднял на кабатчика пустой тяжелый взгляд. Тот, хоть и не чувствовал за собой никакой вины, невольно опустил глаза. – Щербатый… Кто таков этот Щербатый? Не припомню… – Наш, наш человечек! – заторопился кабатчик. – «Углы вертит» на вокзалах, весной в арестный дом попал по приговору, к Рождеству выйти должон вроде… – Чудно… Откель же он знает про господина литератора и его заказ Крохе-Матехе, ежели с весны на нарах «парится»? И как догадался мне маляву прислать? – Маляву какой-то «дядя сарай» тамбовский притаранил, он сегодня с того арестного дома «прихрял», – кабатчик показал глазами на дальний стол, где сгорбился за тарелкой суточных щей и полуштофом разведенной водки гонец из арестного дома. Степан на гонца оглядываться не стал – чести много! Постучал сплющенными на кончиках пальцами по записке. – А кто такие военные «лягаши»? Чудны дела твои, Господи… Никогда не слыхал! А ты, Никодим? Кабатчик виновато развел руками: – А хрен их знает, Степушка! Может, по случаю войны с япошками завели таковских власти наши в войсках? Не, не знаю, врать не стану! Помолчав, Никодим осторожно спросил: – А что Щербатый про энтих военных «лягашей» баит? – Баит, что последняя облава на Хитровке было по-ихнему, военному указу. И что Кроху-Матеху оне же, «лягаши» военные, в город Петербург увезли, до смерти замучили и выпытали у него про последний заказ, что я его сделать просил. Для господина литератора Дорошевича. И что нынче энти военные «лягаши» снова в Златоглавую наехали, вынюхивают опять что-то. И что жительство имеют в «Лоскутной». Про старшого ихнего ничего не известно, а в помощниках у него «беспоповец». Помнишь такого? – Медникова, начальника летучего отряда? Чтоб он сдох? А как же! – сплюнул Степан. – Годов этак несколько сгинул куда-то из Белокаменной – эвон где вынырнул, паскуда! В военных «лягашах»… Мужчина помолчали, думая каждый о своем. |
