– Какой карантин?

– Э, клянусь Спасителем, да к этому острову ни одна лодка не подходила вот уже целый месяц.

Теперь был черед Робера удивляться.

– Что же происходит здесь? Какова причина этого карантина? – спросил он.

– Сильная эпидемия злокачественной лихорадки.

– Опасной?

– Сами можете судить! В городе умирает больше двадцати человек ежедневно при населении в четыре тысячи душ.

– Ей-Богу! – вскрикнул Робер. – Должен признаться, что мысль моя ехать сюда была совсем не блестящая! К счастью, мы сюда ненадолго!

– Ненадолго! – воскликнул хозяин гостиницы.

– Конечно!

Португалец покачал головой малоутешительным образом.

– Пока, если вам угодно, я покажу вам комнаты, – сказал он иронически. – Я думаю, вы не покинете их так скоро. Впрочем, вы сами завтра увидите, что, когда попадешь в Сантьяго, то остаешься здесь…

И вправду, не везло несчастным клиентам агентства Томпсона! Да, эпидемия, одна из самых гибельных, свирепствовала в Сантьяго вот уже месяц, прерывая всякое сношение с остальным миром. Собственно, негигиеничность – обычное состояние этого острова, справедливо прозванного «смертоносным», как Робер предупреждал о том товарищей еще до оставления Соляного острова. Лихорадка тут имеет эпидемический характер и даже в обыкновенное время уносит много жертв.

На этот же раз эпидемия приняла необычную силу распространения, и лихорадка обнаружила злокачественность, которая несвойственна ей. Ввиду опустошений, производимых ею, правительство встревожилось и, чтобы пресечь зло в корне, прибегло к решительным мерам.

По его распоряжению весь остров подвергся строгому надзору. Суда, впрочем, сохранили право приставать, но с условием не оставлять берега до конца карантина или эпидемии, срок которых трудно было определить. Понятно, что почтовые пароходы, совершавшие регулярные рейсы, перестали посещать остров, и действительно, до прибытия туристов и экипажа Томпсона ни один пароход в течение тридцати дней не проникал в бухту.

Таким образом теперь объяснялось замешательство рыбаков Соляного острова, когда им говорили о Сантьяго, и их поспешное бегство после ночной высадки. Зная положение дел, они не хотели быть задержанными на много дней далеко от своих семей и своего края.

Пассажиры пришли в ужас. Сколько недель придется им остаться на этом проклятом острове!

Тем не менее, так как нельзя было пока ничего предпринять, то оставалось лишь примириться с положением. Оставалось только ждать, и они стали ждать, причем каждый убивал время на свой лад.

Одни, например Джонсон и Пипербом, просто возобновили свою обычную жизнь и, казалось, были в восхищении. Ресторан для одного, кабак для другого – вот и все, что надо было для их счастья. А ни в кабаках, ни в ресторанах не имелось недостатка в Ла-Прайе.

Другие же, совершенно уничтоженные, подавленные страхом заразы, оставались днем и ночью в своих комнатах, не смея даже открыть окон. Эти предосторожности как будто шли им впрок. По истечении недели никто между ними не заболел. Зато они умирали со скуки.

Третьи были более энергичны. Они жили, не считаясь с эпидемией лихорадки. Между этими смельчаками находились оба француза и обе американки. Они основательно полагали, что страха следует больше опасаться, чем заразы. В обществе Бекера, который, может быть, в глубине души и желал заболеть, чтобы иметь новый предлог для жалоб на своего соперника, они выходили и гуляли, как если бы были в Лондоне или в Париже.

После прибытия в Сантьяго они редко видели Джека Линдсея, который, более чем когда-либо, держался обособленно.