Я сел и стал смотреть, как он в маленькой жаровне разводит из угольев огонь: сначала при помощи тетивы лука и палочки воспламеняет сухой мох, затем сдувает пламя на жаровню.

— Я изобрел палочку, которая зажигает огонь сразу же, — сказал я. — Могу научить…

Гаспар яростно посмотрел на меня и пальцем в воздухе заткнул слова обратно мне в горло.

— Сиди, — изрек он. — Не говори. Не жди.

— Эй, олух! — не выдержал я. — Ты же чай, на фиг, разливаешь!

Гаспар улыбнулся и поставил большую чашку.

— Как я могу налить тебе чаю, если чашка твоя уже полна?

— Чё? — красноречиво выразился я. Иносказания никогда не были моим сильным местом. Хочешь чего сказать — говори. Поэтому, разумеется, для меня Джошуа и буддисты — компания что надо. Прямые, откровенные парни.

Гаспар налил чаю и себе, поглубже вздохнул и закрыл глаза. Прошла, наверное, минута, и он их снова открыл.

— Если ты уже все знаешь, как могу я чему-то тебя научить? Прежде чем я налью тебе чаю, ты должен осушить свою чашку.

— А чего сразу не сказал? — Я схватил посудинку, выплеснул чай в то же окно, куда выкинул палку Гаспара, и снова грохнул чашкой по столу. — Я готов.

— Ступай в храм и сиди, — сказал Гаспар.

Без чая? Он явно до сих пор не очень доволен, что я как бы грозил ему смертью. Я попятился к двери, кланяясь на ходу (такой любезности обучила меня Радость).

— И вот еще что, — сказал Гаспар. Я остановился и подождал. — Номер Семь сказал, что ты не доживешь до утра. Номер Восемь подтвердил. Почему же ты не только жив, но и вообще, похоже, не ранен?

Перед тем как ответить, я на секунду задумался. Вообще-то я так нечасто поступаю.

— Вероятно, монахи эти слишком высоко ценят собственное мнение. Могу лишь надеяться, что им тем самым не удалось подорвать чьего бы то ни было мышления.

— Иди сиди, — ответствовал Гаспар.

И мы сидели. Больше ничего. Полмира мы, очевидно, проехали именно за этим: учиться сидеть, пребывать в неподвижности и слушать музыку вселенной. Отпустить на волю свое эго — не индивидуальность, но то, что отличает нас от прочих существ. «Когда сидишь — сиди. Дышишь — дыши. Ешь — ешь», — говорил Гаспар, имея в виду, что каждая крупица нашего существа должна быть в каждом моменте, полностью осознавать «сейчас»: никакого прошлого, никакого будущего, ничто не должно отделять нас от всего, что есть.

Мне же, еврею, оставаться в «сейчас» затруднительно. Если нет прошлого, где же вина? Если нет будущего, куда деваться ужасу? А без вины и ужаса — кто я?

— Пойми: твоя кожа соединяет тебя со вселенной, а не разъединяет вас. — Гаспар втолковывал мне суть того, что называют просветлением. Одновременно признавая, что научить такому невозможно. Он мог обучить меня методу. Сидеть Гаспар умел.

Легенда гласила (это я просто связал воедино обрывки разговоров учителя и его монахов), что Гаспар выстроил монастырь как место для собственного сидения. Много лет назад из Индии, где он был урожденным принцем, Гаспар перебрался в Китай, чтобы научить тамошнего императора и его придворных истинному значению буддизма, утраченному за годы догматики и слишком вычурных интерпретаций писания.

Гаспар прибыл ко двору, и первым делом император его спросил:

— Что заработал я всеми своими добрыми деяниями?

— Ничего, — ответил Гаспар.