— Тебе надо в больницу, — сказала Агнесса, присаживаясь рядом и положив прохладную ладонь на его лоб, — или давай я хотя бы позову врача!

Лицо Джека исказилось страхом.

— Нет, — выдавил он, — я не хочу опять попасть в тюрьму!

— Что ты, Джекки, кто же желает этого, но ведь я даже не знаю, чем ты болен, как помочь тебе! — чуть не плача, взмолилась женщина. Она смотрела на него с содроганием… Как он бедно одет, как ужасно выглядит — воспаленные глаза, нездоровый цвет исхудавшего лица, бледные губы, волосы, спутанные и грязные!.. Рваные серые тряпки служили ему простынями.

«Господи! — подумала она. — Это на моей совести: я не должна была такого допустить!»

— Чем бы я ни был болен, я поправлюсь, если ты хочешь этого, Агнес… Если ты… будешь ко мне приходить.

— Конечно, я хочу этого, Джекки! И я обещаю приходить так часто, как только смогу. Я куплю лекарства, принесу тебе поесть, я все-все для тебя сделаю! Тебе нужно было давно уже послать за мной! — мягко проговорила она. — Я бы обязательно пришла, если бы узнала, что тебе требуется помощь!

— Раньше в этом не было необходимости.

Агнессе хотелось еще добавить, что это, конечно же, всего лишь дружеская помощь, и не более, но она ничего не сказала. Слова эти она всегда успеет произнести, сейчас лучше подумать о другом.

Она украдкой взглянула на маленькие часики: времени в ее распоряжении оставалось не так уж много. И завтра непременно нужно приехать сюда! Она ничем не могла помочь Джеку все эти годы и теперь должна расплатиться с ним сполна — Агнесса решила это сразу и твердо. И она непременно ему поможет, если… если только не поздно. Агнесса совсем не думала в эту минуту об Орвиле, о своей семье, не думала ни о чем таком; в тот момент, когда она будет переступать порог комнаты, в которой сидит сейчас, все остальное… придется оставлять за порогом.

Джек закрыл глаза. Агнесса могла противостоять наглости, злобе, но беспомощность этого человека ее полностью обезоруживала. Она взяла его за руку, уже не боясь обнаружить какие-то лишние чувства.

— Душно… Открой, пожалуйста, окно, — попросил он. — Я тут как-то пытался и не мог…

Агнесса встала, подошла к окошку, подергала раму, потом, приложив небольшое усилие, распахнула ее. Свежий воздух проник в помещение, но она задыхалась, ей было страшно, она не могла унять внезапно возникшую, во всем теле судорожную дрожь. Она вспомнила прииск, холодную зиму, себя, семнадцатилетнюю девушку: этот человек не ел и не спал, часами просиживая возле нее, больной; он поправлял подушки, кормил ее с ложки и заставлял пить лекарство. Этот человек лежал сейчас перед нею почти неузнаваемый, ему было уже около тридцати, но он ничего не значил в этом мире, казалось удивительным, что он до сих пор еще живет, вернее, существует.

— Мне надо идти, Джек, — Агнесса вздохнула. — Потерпи, продержись еще как-нибудь до завтра, я постараюсь прийти прямо с утра. Правда, не знаю, как лечить тебя, но… попробую.

— Не надо меня никак лечить… Достаточно… просто посидеть рядом.

Видно, он был действительно давно и тяжело болен, потому что никак не отозвался даже на ее ласковое прикосновение, а Агнесса, гладя его руку, произнесла:

— Джекки, милый, я буду рядом все время, пока ты не поправишься, обещаю! Больше ты уже не будешь один!

Спустившись через несколько минут вниз, она разыскала старуху и девчонку.

— Могла бы я попросить вас присмотреть за больным сегодня вечером или даже ночью? — обратилась она к внимательно слушавшей Молли.

Та хмыкнула в ответ, а после, чувствуя себя хозяйкой положения, заявила:

— Ночью у меня другие дела найдутся! Например, я люблю поспать.