— Не был. Нищим был, а богатым… Одно время у меня было золото, довольно много, но украли… Я рассказывал тебе. Кстати, не шути так, а то придется заплатить в самом деле — рад не будешь.

— Не пугай! — И, не дожидаясь приятеля, стал карабкаться наверх.

Одевшись, Джек отправился следом. Он впервые подумал вдруг о том, что, пожалуй, в словах Дэна есть доля истины. Может, лучше и вовсе не встречать Агнессу. Ведь, пока он не нашел ее, в жизни, как ни противоречиво и странно это звучит, все-таки есть какой-то смысл. Но если, отыскав Агнессу, он вдруг увидит, что она, как и он сам, уже далеко не та? Если она отвергнет его? Это будет конец коридора, последняя дверь, которую еще можно было открыть в надежде увидеть свет. Искать Агнессу лишь с одной целью: пусть узнает, что он жив? А после что?.. Может, ей лучше всего этого не видеть, не знать? Ждать встречи с нею, чтобы, дождавшись наконец, полюбоваться на того, с кем она теперь? Трезво оценивая ситуацию, Джек сознавал (хотя в душе теплилась надежда), что ничего хорошего, пожалуй, из этого не получится. Он не гадал, придется ли ему бороться за Агнессу, он думал только о ней самой… а она ехала в карете, спасаясь от погони и приближаясь к неминуемому — к очередному повороту своей судьбы.

Могло случиться и так, что экипаж пронесся бы мимо, хотя привязанные на обочине лошади так или иначе привлекли бы внимание Орвила. Он давно досадовал на то, что, как назло, на дороге не попадалось ни одного экипажа. А ведь, когда они выехали из города, это случалось то и дело.

Ехать было невыносимо тяжело: горячий ветер жгучей волной ударял в лицо, в глаза летела пыль, и нужна была немалая сноровка, чтобы не слететь с места в стремительном движении четверки. «Не удивительно, что Олни этого не вынес!» — мелькнуло у Орвила. Он переживал за своих пассажиров, но это сидело где-то внутри просто как боль, потому что особо раздумывать было некогда.

Орвил, не жалея, хлестал лошадей кнутом, самого его то и дело подбрасывало на козлах, каждый раз на повороте он бешено рвал вожжи на себя; однажды экипаж занесло, и, чтобы усидеть на месте, Орвилу пришлось одной рукой уцепиться за выступ передка; он едва не выпустил концы вожжей. Дыхание захватывало, кружилась голова, и кровь стучала в висках; он чувствовал, что скоро ему тоже сделается дурно. Оглянуться не было возможности, но Орвил чутьем угадывал, что погоня продолжается.

Может быть, им удалось бы уйти, но на очередном повороте произошло непредвиденное. Передняя ось треснула, экипаж повело в сторону, полузагнанные лошади, разрывая упряжь, шарахнулись в другую, и все сооружение, по инерции продвинувшись еще на несколько футов, рухнуло на землю, угрожающе накренившись. Орвилу посчастливилось полуспрыгнуть-полуупасть вниз, практически не пострадав: карета тоже, в общем, уцелела, и, хотя продолжать путь в ней было невозможно, оставался шанс надеяться, что пассажиры отделались лишь легкими ушибами и испугом.

Мигом поднявшись на ноги, Орвил подскочил к дверце. Она распахнулась прежде, чем он взялся за нее, — в проеме показалось неестественно белое лицо Агнессы. Орвил поддержал ее, но она, уже придя в себя, отстранилась.

— Орвил, он… не выдержал скачки… Он умер…— это она произнесла медленно, как во сне.

— О Господи!

Следом вылезла Френсин с отчаянно ревущим Джерри на руках, тоже страшно растерянная и побледневшая.

Орвил заглянул внутрь. Тело кучера сползло с сиденья и лежало на полу в беспомощной позе человека, застывшего от ужаса внезапности, нелепости своей горькой участи. Орвил дотронулся до руки Олни — она была холодна.

— Давно? — тихо спросил он.