Будильник засигналил в девять.

— Все. Уходи.

— Как? Только полчаса?

— Все. Это и так слишком для тебя щедро. Убирайся.

Это безумие со встречами до звонка будильника — иногда через два часа, иногда через сорок минут, а как-то даже через пятнадцать — продолжалось несколько дней, пока однажды он не смог явиться мгновенно: ведь невозможно остановить только что начавшееся слушание дела без достаточно убедительной для всех причины.

Мишель опоздал почти на полтора часа. Она рыдала. Раньше он даже не представлял себе, что Эдит способна плакать.

— Лучше бы ты не приезжал совсем! — всхлипывала она. — Не желаю, чтобы ты видел меня в таком виде!

— Что ты, глупышка, я все равно люблю тебя! В любом виде! Я не могу жить без тебя!

Но с того дня все переменилось кардинально. Теперь свидания назначал он, а она подчинялась с собачьей покорностью. Даже когда Мишель заезжал только для того, чтобы сказать, что встреча отменяется. А иногда и вовсе не заезжал и даже не звонил. Она все равно безраздельно принадлежала ему.

Как-то раз Эдит снова попробовала заговорить с ним в том самом тоне жестокой рабовладелицы, но он в отместку не звонил ей недели две, и она больше не возобновляла попыток, отдаваясь ему с той же страстной, изобретательной, покорной дикостью. Впрочем, вполне вероятно, что была и другая причина ее покорности.

— Если ты будешь так вести себя, мы расстанемся, — предупредил он, встретившись с ней после двухнедельной разлуки и вручая Эдит деньги за квартиру.

Кстати, та была уверена, что квартиру оплачивает контора Мишеля, и поэтому не появлялась там в другие часы и дни. А на самом деле ей платил Мишель. Он просто не мог допустить, чтобы по этим потертым коврам и диванам, на которых они занимались сексом с Эдит, ходили и сидели другие люди. Здесь все принадлежало только ему! Все, вместе с Эдит. И не такие уж это и большие деньги, если уметь так, как Мишель, заполнять налоговую декларацию. Понятно, Полин знала, что Эдит сдает квартиру какой-то фирме, но никогда не интересовалась какой. Тем более что Эдит, в соответствии с договором аренды, не имела права этот факт разглашать.

— Я никогда не разведусь с Полин и не женюсь на тебе, — добавил он, потому что Эдит всхлипнула снова.

— А ты хочешь развестись? — Ее глаза мгновенно просохли от слез и загорелись. — Правда?

Это была такая резкая перемена, что он сразу понял: сболтнул лишнего. До чего же все-таки глупы женщины! Неужели она не понимает, что он не идиот, чтобы бросать с таким трудом созданный дом, имидж, репутацию? Тратить сумасшедшие деньги на развод?

— Естественно, — безмятежно произнес он. — Как же иначе? Селестен подрастет, и я разведусь тут же.

— Хочешь, я сама скажу все и ему и Полин? Я давно хочу ей сказать, но как-то не решаюсь.

Только этого не хватало!

— Не стоит, крошка. — Он поцеловал ее заплаканные глаза. — Для вас обоих это будет травмой. А я сумею сделать так, что мы все останемся друзьями. Я же все-таки адвокат и кое-что в дипломатии понимаю.

Больше он старался не разговаривать с ней на эту тему. Да и вообще ни о чем не разговаривать, с головы до пят погружаясь в рафинированное физическое наслаждение. Их хаотичные встречи постепенно вошли в систему: раз в неделю, по средам, с двух до четырех. К пяти он возвращался в офис: в его рабочем еженедельнике эти часы были отведены на посещение библиотеки. Зная пунктуальность мсье Сарди, его секретарь никогда не планировал ничего на это время.

Иногда и не возвращался, а ехал сразу домой. Жена любила эти его ранние приходы, потому что они тут же бежали в спальню и «читали там взрослые книжки», пока Селестен делал уроки.