Но сейчас… Он насторожился.

Из раздевалки доносились голоса. Какие еще голоса? Сегодняшние тренировки давно закончились. По вечерам в физкультурном блоке должно быть тихо, как в могиле.

Могила.

Черт. Почему в голову пришло именно это слово?

Карлос вздрогнул. Затем попробовал включить логику. В спорткомплексе звуки часто бывали странными. Высокий потолок в зале украшали деревянные балки, кафельные душевые напоминали гулкий бункер, тренерские кабинеты разделялись не стенами, а перегородками с огромными окнами. Все это искажало голоса. Иногда казалось, будто они шли из одного места, а на самом деле – из другого. Раз сейчас никого в здании быть не должно, то вполне возможно, что какой-нибудь тренер забыл, например, выключить у себя радио. Голоса в женской раздевалке? Объяснение наверняка самое заурядное.

Только верил ли в это Карлос, а?

Нет.

Он припал ухом к щели в двустворчатой двери. Голоса. Мужские и женские. Карлос почему-то медлил, не мог открыть дверь и заглянуть внутрь. В раздевалке не просто разговаривали; оттуда доносились стоны и всхлипы, мычание и судорожные вздохи. Это напоминало оргию – только вот участвовать в ней совсем не хотелось. Да, Карлос слышал крики удовольствия, легкие ритмичные шлепки по коже, но было и другое. Неприятные, тревожные звуки. И мужской смех – резкий, безжалостный, чересчур громкий. Слов было не разобрать, все заглушал этот грубый смех.

Похожий на смех отца.

Сердце Карлоса затрепыхалось, застучало с перебоями. До чего знакомые интонации… Отец всегда хохотал, когда колотил сына, – а такое случалось часто. Правда, Карлос уже много лет не думал о побоях. Перед тем как уйти навсегда, старик избил его пряжкой от ремня. Оба были голыми, и член у отца стоял. Карлос никому об этом не рассказывал. Он успешно сослал кошмар на задворки памяти и до сих пор о нем не вспоминал. Но, оказывается, боль и унижение никуда не делись и терзали его по-прежнему. Терзали невыносимо.

Карлос рывком распахнул дверь раздевалки.

Тихо.

Тихо и темно.

Ему не почудилось, нет! Он включил свет, судорожно вцепился в метлу. Если что – будет ею отбиваться.

Карлос медленно пошел вперед. Раздевалка выглядела пустой. Он проверил кабинеты тренеров, прочесал все коридоры – искал что-нибудь неладное. Не ждал – да и не хотел – ничего обнаружить, однако посредине центрального прохода, на плоской лавочке между двумя рядами запирающихся шкафчиков лежали влажные окровавленные полотенца.

Со стороны душевых долетел громкий шлепок, за ним девичий вскрик.

И грудной резкий смех.

Отец.

Карлос рванул назад. Пальцы, крепко сжимавшие метлу, болели. Он не прикрыл за собою дверь, не запер ее, даже тележку не забрал. Просто помчал на всех парусах прочь от спорткомплекса, мимо пустых теннисных кортов, по открытой галерее между кабинетами обществознания…

И едва не сбил с ног Ракима.

– Господи! – завопил тот.

Он уже закончил уборку в канцелярии и направился к классам на первом этаже.

Закончил в канцелярии?

Работы там было по меньшей мере на час, а прошло всего минут десять. Карлос присмотрелся к напарнику. Может, с ним что-нибудь произошло?

– Ты как?

– Отлично. – Раким старательно отводил взгляд. – Ты-то от кого бежишь, как угорелый?

Карлос хотел обо всем рассказать напарнику – уж кто-кто, а Раким поверит. Похоже, он и сам увидел в канцелярии что-то такое… Но вопрос прозвучал с издевкой, и Карлос вдруг вспомнил, как Раким возмутился из-за разговора с Энрике.

Карлос вытер со лба пот, глубоко вздохнул.