Он выпустил меня из рук, и я соскользнула с его колен на свою скамеечку и отвернулась.

Мэтр Рихт все еще распинался о подвигах Дьяра. И никто не заметил, как исчез сидевший в кресле владыка. Был и нету. Я ощутила его отсутствие по пустоте, разлившейся в сердце. Оглянулась на пустой малый трон и ахнула.

— Дьяр?

А потом что-то изменилось в самом воздухе. И оглянулся уже Сатарф, выругался.

— Хургова пасть! Что ж ты, сын?

А ему уже кричали:

— Не примем такого владыку! Зачем нам мотылек на троне?

— Не нужен нам золотокрылый, светлым на смех!

А я не отрывала взгляда от бледного лица Ирека и уже понимала, что папа был прав в своих опасениях. Бастард уже забыл о светлой магичке, в которую так быстро влюбился и так быстро предал. Близость трона кружила ему голову, а возможность быть здесь и сейчас признанным отцом сметала все сомнения. За его плечами трепетали словно бы в предвкушении черные крылья Дьяра.

Бал закончился бунтом.

— Лика, вам лучше уйти, здесь для вас становится опасно, — шепнул Янге.

Это традиция у меня такая. Как появлюсь на крыше дворца Темного Трона, так тут становится опасно.

— А полночь уже наступила?

— Хм… Через пять минут.

«Значит, договор еще в силе!» — обрадовалась я.

— Янге, а ками-рани может открыть портал в любое место, где…

— Да, — перебил начальник дворцовой охраны, беспокойно поглядывая на орущих демонов, — но поспешите. Если владыка успеет отказаться от трона или его свергнут, договор между ками-раджем и ками-рани аннулируется.

О, наконец-то узнала, как называется второй объект связки. Ками-радж. Что-то из эпохи Единения.

* * *

Пройти тропой сердца, соединившей ками-рани и ее ками-раджа, оказалось так же сложно или так же легко, как построить Лунный мост.

Закрыть глаза, отрешиться от бунтующего, раскаленного гневом и яростью мира и выстроить тишину внутри сердца, а потом позвать.

И он откликнулся. Не мог не откликнуться, ведь он часть меня, как и я — часть его. Таков договор. Или таково мое желание.

В лицо мне ударил теплый морской ветер, и в этой части мира уже занимался рассвет.

Дьяр сидел на скалистом берегу моря и лениво бросал камешки в кипящий прибой.

— Знаешь, отец никогда не дозволял мне летать к морю. Я никогда не видел… это, — голос Дьяра дрогнул в восхищении, когда он обвел линию горизонта. — Он даже взял с меня обещание не приближаться ни дорогами Тьмы, ни тропами теней ближе, чем на полсотни верст. Чтобы я не только край моря не видел, но и не слышал крика чаек и шум прибоя. Теперь я понял почему.

— Почему?

— Потому что его зов неудержим. А я-то думал, чей голос всю жизнь бьется в мое сердце и тревожит его. Это голос матери.

— Но разве…

Мне очень хотелось положить ладони на его крылатые плечи, но я боялась разрушить неосторожным движением тот хрупкий мостик, еще соединявший наши сердца.

— Она жива, Лика. Она бросила меня, едва я родился, и отец говорил, что она умерла во время родов, но она просто ушла. Выполнила договор и ушла. Так же, как сейчас уйдешь ты, потому что полночь в Кардерге уже пробила и наш договор закрыт.

И новый камушек канул в белую зимнюю пену. Здесь, на западном краю Тархареша, море не замерзало, но сердито бурлило, а шторма рвали его почти каждый день.

— Мать зовет меня. Море зовет… — Он встал, обернулся. Какие у него пронзительно-синие глаза. Словно спала магическая дымка, висевшая над небом Кардерга, и проявился их истинный цвет. — Я люблю тебя, Лика.