По тому, как вспыхнуло ее лицо, мне стало ясно, что уж этого она точно не хочет; впрочем, я понимала: слугам давным-давно настрого приказано не обсуждать со мной моего отца. Но что же все-таки случилось двенадцать лет назад? Почему мать так стремилась об этом забыть? И почему она с таким усердием скрывает от меня правду? Видимо, это нечто постыдное?

— Как он умер? — не сдавалась я.

— Он покончил с собой, — быстро и тихо произнесла мать. — Раз тебе так уж необходимо докопаться до истины. Раз ты так жаждешь узнать о его позоре. Он оставил тебя, оставил меня и совершил постыдное самоубийство. В это время я была беременна и потеряла ребенка. Я была настолько потрясена, что у меня случился выкидыш, а ведь это мог быть мальчик, наследник дома Ланкастеров. Только твоему отцу и мое будущее дитя, и мы с тобой были совершенно безразличны. Он наложил на себя руки всего за несколько дней до того, как тебе исполнился год; ему было настолько наплевать на нас обеих, что он не пожелал дождаться и посмотреть, как ты встретишь свой первый день рождения. Вот почему я вечно твердила, что твое будущее — в твоем сыне. Мужья приходят и уходят; муж может бросить тебя по каким-то своим соображениям или причинам. Например, решит отправиться на войну, или заболеет, или вздумает покончить с собой, как твой отец; но если ты все сделаешь для того, чтобы твой сын принадлежал только тебе, если он будет твоим собственным творением, тогда ты в безопасности. Твой сын — вот самый лучший твой хранитель. Если бы ты родилась мальчиком, я бы всю свою жизнь посвятила тебе. Ты бы стала моей судьбой…

— Но раз я родилась девочкой, ты никогда меня не любила, а мой отец даже не дождался моего первого дня рождения, верно?

Она посмотрела мне прямо в глаза и спокойно повторила эту ужасную фразу почти дословно:

— Верно. Поскольку ты родилась девочкой, я, разумеется, не могла так сильно любить тебя. Поскольку ты родилась девочкой, то годилась лишь служить мостиком к следующему поколению, лишь средством, благодаря которому наше семейство может обрести наследника.

Возникла короткая пауза, во время которой я пыталась уразуметь, до какой степени моя мать считает меня бесполезной и ненужной.

— Ясно. Все ясно, — довольно спокойно отозвалась я. — Мне еще повезло: меня, пусть даже отчасти, оценил наш Господь, хоть для тебя я никакой ценности и не представляла. Как и для моего отца.

Мать кивнула, словно все это было само собой разумеющимся. Она по-прежнему совершенно меня не понимала, и я знала, что никогда не поймет; ей никогда и в голову не придет приложить для этого даже самое маленькое усилие, и в голову не придет, что я вполне заслуживаю понимания. Для матери я, как она только что весьма недвусмысленно выразилась, являюсь лишь неким средством для достижения главной цели, «мостиком».

Однако я решила продолжить допрос и заставить ее вспомнить, что она, невольно допустив оплошность, была со мной откровенна.

— Итак, вернемся к моему отцу. Почему все-таки он совершил самоубийство? Зачем он взял на душу такой грех? Ведь его душа после этого отправилась прямиком в ад. Должно быть, тебе стоило огромных усилий похоронить его в святой земле. Нелегко было, наверное, плести эту паутину лжи?

Отойдя от окна, мать устало опустилась на скамью возле жарко горевшего камина и тихо сказала:

— Ты права; я сделала все, что могла, защищая наше доброе имя. Так поступил бы любой представитель столь знатного семейства. Твой отец, вернувшись из Франции, только и делал, что хвастался своими победоносными сражениями, но вскоре в народе пошли нехорошие слухи.