В этих удивительных словах Блок, быть может, ближе всего подходит к Данте: то же слияние небесного с земным, та же полнота воплощения божественного образа в земной возлюбленной и та же простота в неслыханном утверждении, что «земной образ совершенно ничем не дисгармонирует с неземным». Сочетание религиозного поклонения с человеческой влюбленностью, мистический реализм, в равной мере свойственны и певцу Беатриче, и рыцарю Прекрасной Дамы.

Встретив девятилетнюю девочку на улице во Флоренции, Данте в сонетах «Vita Nuova» говорил о «буре торжества» и о человеческой влюбленности так же просто, как и русский поэт XX века.

В апреле в музыку торжества врываются тревожные звуки: «Закат брежжет видениями, исторгающими слезы, и огонь и песню, но кто-то нашептывает, что я вернусь некогда на то же поле другим — потухшим, измененным злыми законами времени, с песней наудачу (т. е. поэтом и человеком, а не провидцем и обладателем тайны)».

Блок 1918 года, автор комментариев, видит в намеках юношеских стихов пророчество о своей грядущей страшной судьбе: из провидца ему суждено превратиться в художника, променять лучезарный лик на «произведение искусства».

Май начинается «мрачными предчувствиями». Поэт уходит в «страны холодные», его скитание безысходно; но звук с другого берега темнеющей реки кажется ему ее ответом. «Так, неготовым, раздвоенным, я кончаю первый период своей мировой жизни— петербургский. (Здесь нет еще ни одного большого Т. (т. е. Ты.)».

На этом комментарий обрывается. Блоку не удалось закончить своей Vita Nuova.

Словесный материал «Стихов о Прекрасной Даме» — небогат. Молодой поэт не выходит из круга образов и ритмов Фета, Полонского и Вл. Соловьева. Его лирика природы продолжает традицию платонизирующей поэзии, ищущей бесконечное в конечном и прозревающей за призрачной действительностью «очарованное там» (слова Жуковского). Этот дуализм выражается во всех особенностях поэтической формы: разделение строф на две половины, параллелизм образов, перекличка созвучий, антитезы словосочетаний. Поэт резко отделяет «грубую кору вещества» от таящегося под ней «сиянья Божества» (выражение Вл. Соловьева), противопоставляя их друг другу, как свет и тьму, тепло и холод, тишину и бурю. Его любимые слова: ночь, тени, тьма, мороз. Печальная земля тонет в тумане и мгле, по темному небу идут тучи; холодный ветер гонит облака. Эти слова-символы повторяются с унылым однообразием. Но настоящим лейтмотивом в музыке туманов и снегов являются два слова: «сумерки» и «тени»: первое встречается 31 раз, второе — 23 раза; и их упорное повторение приобретает гипнотическую силу: действительность развоплощается, краски потухают, предметы превращаются в тени; свет и тьма сливаются в сумерки. Так истончается «кора вещества», чтобы из-под нее могли брызнуть лучи потустороннего света.

По контрасту с кажущейся реальностью реальность подлинная — мистическая — наделяется всеми эпитетами света. Когда появляется Она — потоки света заливают небо; пламенный рассвет сыплет на землю розы; всходит ясный день; в синеве разгорается утро; над лесом алеет заря; «весь горизонт в огне и ясен нестерпимо»; вместо зимней ночи — сияние весны, вместо туманной мглы— золото в лазури; вместо снежных вьюг— «звучная тишина». Для «суетного мира» — три краски: черная, белая и серая: чернота ночи, белизна снега и серость сумерек; для мира «подлинного» — мистические цвета: золото, синева, лазурь. Первые «знаки», прочитанные поэтом в природе, — относятся к символике света: его борьбы с тьмой, его жизни в цветах, оттенках и полутенях. Взор Блока устремлен на небо — оттуда ждет он Ее пришествие; о Ней говорят ему зори, рассветы, закаты, звезды и облака.