Он вернулся с воспоминаниями об огромном государстве, занимающем громадную территорию с неисчерпаемыми природными ресурсами, о стране, богатой талантами и надеждами, но на два века отставшей от европейской цивилизации. По окончании своего «туристического расследования» он утвердился в мысли о том, что побывал в обществе, где царят неравенство возможностей, административный и финансовый произвол, богатства тратятся попусту, а население пребывает в блаженном неведении. Тем не менее, критикуя примитивный и дружелюбный народ, он чувствовал себя более близким к тем нескольким русским, с которыми он встречался, чем к большинству своих соотечественников, и, плывя по направлению к Франции, смутно сожалел о том, что ему пришлось проститься с добродушием и наивностью северян для того, чтобы совсем уже скоро встретиться с язвительными и насмешливыми парижанами. Ощущение утраты было столь пронзительным, что на борту «Ганга» Александр захотел остаться в черкесском наряде, который приобрел для себя в тех краях.

Девятого марта 1859 года Дюма сошел на берег в Марселе, одетый в черкеску с газырями, в традиционной казачьей папахе на голове и с саблей на боку. Воинственный кавказский наряд так ему шел, что он с сожалением переоделся в штатскую одежду, чтобы вернуться в Париж, – ведь если бы он этого не сделал, журналисты снова обвинили бы его в том, что он старается поразить воображение публики, вырядившись в карнавальный костюм. Ах, как жаль, как жаль, что приходится считаться с опасением выглядеть смешным, считаться с мелочными умами, путающими своеобразие с желанием выделиться!

Парижские друзья писателя отпраздновали его возвращение, устроив банкет в ресторане «У Мадлен». Мери прочитал там отвратительные стихи, сложенные в честь «Великого Путешественника». Бокалы взлетали вверх, руки аплодировали, рты переставали жевать, чтобы крикнуть «Браво!». Но что на самом деле думали о нем все эти люди, которые пришли его поздравить? Александр пил шампанское, улыбался, благодарил, рассказал несколько забавных историй… Ну что ж, внутренне улыбался он, в конце концов, и во Франции не так уж плохо!

Вскоре после возвращения он узнал из письма Альфонса Карра, что Ида умерла от рака 11 марта 1859 года, через день после того, как он сошел на берег в Марселе. Она скончалась в Генуе, на руках у своего любовника князя Виллафранка, который с тех пор, как говорили, так и остается безутешен. Что касается самого Александра, он воспринял новость равнодушно. Ида давным-давно была для него всего лишь досадным воспоминанием, связанным с представлением о юридических и финансовых неприятностях. Стоило при Дюма произнести ее имя, как он настораживался, предчувствуя какие-нибудь новые вымогательства. Кончина женщины, которая в течение семи лет была его любовницей и четыре года – его законной женой, не только не огорчила Александра, но, напротив, принесла ему облегчение, и он холодно ответил Альфонсу Карру: «Мой добрый друг, когда пришло твое письмо, я был у дочери [Мари] в Шатору и нашел его только по возвращении. Спасибо. […] Госпожа Дюма приезжала в Париж год тому назад и заставила отдать ей ее приданое [сто двадцать тысяч франков]. У меня есть расписка».

Глава V

Итальянская интермедия

Вернувшись в Париж, Александр, конечно, по-прежнему мечтал о далеких путешествиях, но мечтами пока и пришлось ограничиться: для начала следовало собрать побольше денег, чтобы их оплатить. Его обычный в последнее время поставщик рукописей становился все менее и менее плодовитым: истощивший свой мозг, выдохшийся, опустошенный, Шервиль присылал теперь «сырье», сделать из которого хоть что-нибудь мало-мальски приличное было очень трудно, и в результате получались посредственные романы, заурядные сочинения, порочащие имя «фирмы» Дюма.