Сколько погибло от ран, от незаживающих язв, от гангрены, от змеиных укусов, в пасти крокодилов, от малярии, дизентерии? Истощенные и изможденные, они тащатся к этому отдаленному пределу мира, но им страшно. И боятся они не врагов, не их боевых колесниц и слонов, нет! Они боятся страшной, враждебной природы, неба, постоянно сотрясаемого громами и раздираемого молниями, чудовищ, что ползают в лесах и болотах! Они боятся даже ночного небосвода, когда прямо над головой видят те созвездия, которые в земле их детства клонились к горизонту и почти тонули за ним. Посмотри на них, Александр, они уже не те: их одежды обтрепались, они вынуждены носить рванину или пользоваться одеждами покоренных варваров. У их коней сточились копыта, и они оставляют на земле кровавые следы.

— Я переносил все то же, что и они! Я мерз вместе с ними, испытывал такой же голод и жажду, я страдал от дождей и ран! — крикнул царь, распахивая одежду на груди и показывая шрамы.

— Да, но они — не ты, у них нет твоей энергии, твоей жизненной силы. Они — просто люди. И они измучились, ослабели. Годами они не видят своих семей и с тоской думают о своих женах и детях, которых покинули слишком давно. Подумай о тех, кого ты оставлял в городских гарнизонах, порой наказывая за дезертирство не согласных остаться с тобой. Даже это пугает их: они боятся, что от тебя придет глашатай и велит навсегда поселиться в гарнизоне какого-нибудь забытого передового поста. Верни их домой, Александр, заклинаю тебя именем всех богов, верни их домой!

Птолемей замолк, опустив голову, и все прочие товарищи хранили молчание. Молния со страшным шумом ударила в землю, и потом еще долго грохотал гром, как бой далекого барабана.

Александр подождал, когда он стихнет, а потом воскликнул:

— Выражайся яснее, Птолемей! Бунт? Мое войско пошло против меня? И мои командиры, мои самые близкие друзья заодно с ними?

— Как ты можешь говорить такое? Как можешь ты обвинять нас и своих солдат в таком преступлении? — не сдержался Гефестион, и слова самого дорогого друга заставили Александра вздрогнуть. — Никто не собирается выказывать неповиновения, никто не хочет, чтобы ты действовал против своей воли. Птолемей прав. Если ты хочешь идти дальше, пойдем и мы. Мы — твои друзья, мы поклялись не покидать тебя никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах. Но твои солдаты имеют право вернуться к своей прежней жизни. Они заплатили достаточно, они отдали все, что могли. Они опустошены, изнурены. Они умоляют нас убедить тебя, что мы и делаем. Ничего больше. Обдумай это. А потом пошли к нам своего гонца, пусть он передаст, чего ты от нас хочешь, и мы сделаем это.

Один за другим они вышли под бушующую непогоду.

На два дня царь закрылся в своем шатре, он ни с кем не встречался и не притрагивался к еде, проклиная судьбу. Даже Роксана, обожаемая жена, пожелавшая, во что бы то ни стало последовать за ним и разделить с ним все опасности и тяготы, не могла утешить его.

— Почему ты не хочешь послушать своих друзей? — сказала она Александру на своем еще не уверенном греческом. — Почему не хочешь послушать тех, кого любишь? Тех, кто ни разу не бросал тебя? Почему не пожалеешь своих солдат?

Александр не ответил, а лишь посмотрел на нее полными отчаяния глазами.

— Значит, для тебя так важно завоевать другие земли? Тебе мало тех, которыми ты уже владеешь? Думаешь, что обретешь счастье, господствуя над другими местами, другими городами, другими богатствами? О Александрос, скажи мне, чего ты ищешь за этой рекой! Скажи любящей тебя Роксане.

Царь издал долгий вздох.

— Мне было пять лет, когда я впервые убежал из дома моих родителей: я хотел добраться до гор, где живут боги.