Расступилась толпа. Не знавшие княжича в лицо смотрели с любопытством, знавшие приветствовали дружелюбно:

— Здравствуй, Ярославич.

Перед ним расступились, как перед князем, ибо в отсутствие отца он был князь, даже печать княжескую он или Федор могли приложить, посоветовавшись, разумеется, с кормильцем.

Волхвы, привязанные к столбу, сидели на земле. Руки их были завернуты за спину. Трое затравленно озирали толпу, а один, самый старый, с длинной седой бородой, ожидал смерти спокойно и даже торжественно. Увидев приближающегося княжича, старик с достоинством приветствовал его наклоном головы.

— Здравствуй, дивный отрок.

— Здравствуй, старче, — отвечал Александр, останавливаясь около.

— Не тебе кланяюсь, отроче, а судьбе твоей грядущей, великой и славной, но тяжкой и горькой. А здравствовать мне недолго осталось. Скоро предстану пред богом.

— А как же ты зришь судьбу мою, старче?

— На то мы и волхвы, дабы зреть от вас сокрытое.

Александру понравился старик, он оглянулся, ища кого-нибудь из бояр или особ священных, но вокруг толпились люди из мизинных или торговых.

— В чем вина их? — спросил княжич.

— В бога христианского не веруют.

Какой-то купчик мордастенький посоветовал:

— Ярославич, ты его про человека спроси, послушай-ка, чего несет.

Княжич и не посмотрел на купчика и вопрос его не счел нужным повторять, кивнул волхву:

— Ну, отвечай.

Старик устало прикрыл глаза, поморщился:

— Сколь можно сказывать.

— Я еще не слышал.

— Разве что для тебя, дивный отрок, — вздохнул старик и заговорил как по писаному: — Мылся бог в бане, вытерся ветошкой и кинул ее на землю. И заспорили тут сатана с богом, кому из нее сотворить человека. И сотворил сатана тело человека, а бог душу в него вложил, потому, когда человек умрет, тело в землю идет, а душа к богу.

— Так, стало быть, сейчас сатанинское гореть будет?! — спросил злорадно купчик.

— Сатанинское, — кивнул старик, — сатанинское, ибо божьего вы не смеете и не сможете коснуться. Душе ни меч, ни огонь, ни вода не страшны.

В это время послышались крики бодрые, хозяйские:

— Эгей, посторонись! Оберегись!

Толпа расступилась, и подбежали люди, неся короткие отесанные бревна. И стали они вокруг столба, к которому были привязаны волхвы, строить сруб. Нашлось много помощников. Тащили отесанные бревешки одно за другим с шутками, с прибаутками. Едва поспевали в венцы их складывать. Клеть быстро росла, все более и более прикрывая внутри волхвов. Александр нахмурился. Схватил за рукав какого-то новгородца, спросил:

— Кто судил их?

— Вече, княжич, вече.

— Кто сзывал вече?

— По велению владыки, сказывают. Он и приговор благословил.

— Ратмирка, — обернулся княжич к слуге. — Живо коней! Скачем к владыке. Сбыслав, побудь здесь. Скажи, чтоб без меня не зажигали.

Едва выехав из толпы, они опоясали коней плетьми и рванули через Великий мост. На полном скаку влетели в Пречистенские ворота. У палат владыки Александр осадил коня, спрыгнул легко и мягко на землю. Повод и плеть кинул Ратмиру, сам скорым шагом пошел к крыльцу.

Ему навстречу явились два служки, загородили путь, поклонились угодливо.

— Здравствуй, свет Александр Ярославич.

— К владыке я, дайте путь, — нахмурился княжич, почуяв недоброе.

— Архиепископ почивать изволит, — сообщил, сладко улыбаясь, один из служек.

— Так разбудите.