Плано дель Карпини об этом ещё не знал, когда, прибыв осенью 1246 г. в Каракорум, развернул там привычную ему агентурную работу. "И также много других тайн, — пишет он, — вышеупомянутого императора (великого хана. — Авт.) мы узнали через тех, кто прибыл с другими вождями, через многих русских и венгров, знающих по-латыни и по-французски, через русских клириков и других, бывших с ними, причем некоторые пребывали тридцать лет на войне и при других деяниях татар и знали все их деяния, так как знали язык и неотлучно пребывали с ними некоторые двадцать, некоторые десять лет, некоторые больше, некоторые меньше; от них мы могли все разведать (выделено мной. — Авт.), и они сами излагали нам все охотно, иногда даже без вопросов, так как знали наше желание".

В свою очередь, и татары, разведка которых всегда была на высоте, весьма настойчиво расспрашивали Карпини по интересующим их вопросам, записывая показания в протокол и "по прошествии нескольких дней" допрашивая снова, сверяясь с протоколом. По словам Карпини, он и его люди ловко уклонились от ответа на хитроумный вопрос, который более всего интересовал татар: "Есть ли у господина папы лица, понимавшие грамоту русских или сарацинов, или также татар? Мы ответили, — пишет папский посланник, полагая, что читатель сочтёт татар за глупцов, — что не знаем ни русской, ни татарской, ни сарацинской грамоты, но сарацины все же есть в стране, хотя и живут далеко от господина папы".

При всём уважении татар к священнослужителям (к какой бы религии они не принадлежали), позволительно усомниться, что они не добились от представителей папы римского прямых ответов на свои вопросы. Правительство ханши Туракины и её властвовавшей из тени наперсницы Фатимы-хатун (из пленных персиян) больше, чем контакты русских князей с западом, интересовало всё, что касалось усиления позиций хама Бату — соперника любимого сына Туракины Гуюк-хана, которого осенью 1246 г. она возвела на великоханский "стол".

Летописатель татарских деяний Рашид ад-дин свидетельствует, что от имени Гуюк-хана совершались деяния, направленные на привлечение к великому хану сердец покорённых народов всей империи. Например, при нём были возвышены христиане-несториане, к его двору были призваны христианские чиновники-уйгуры, православные священники из Византии, Сирии, Осетии и Руси. Одновременно войску, в котором подавляющее большинство составляли уже не ветераны Чингисхана (в том числе было много христиан), бесплатно раздавались подарки из ханской казны.

Несмотря на то что канцлер Елюй Чу-цай, стремившийся при Угэдэе превратить военную власть татар в мирную и чиновничье-бюрократическую, получил отставку и в 1244 г. умер в Каракоруме, только продолжение его политики давало великому хану (а точнее — стоявшим за его спиной мудрым женщинам) шанс удержать улусы под своей рукой. Орда Батыя, ненавидевшего Гуюк-хана, находилась под особым контролем. Если Ярослав Всеволодович был первым среди князей Руси признан Батыем и утверждён великим князем, то не исключено, что он мог служить укреплению независимости Западного улуса.

Значит, утверждение Ярослава Всеволодовича великим князем Северо-Восточной и Киевской Руси следовало отменить. Ханша Туракина добилась этого без всяких споров, простым и надёжным способом: она просто его отравила. "Той же осени, — свидетельствует Лаврентьевская летопись, в которую был казнён Михаил Черниговский, Ярослав князь сын Всеволода, преставился в иноплеменниках, идя от ханович, месяца сентября в 30 день на память святого Григория".

Папский посланник, погружённый в Каракоруме в энергичную агентурную работу, в связи с подробным рассказом об убийстве великого князя, счёл необходимым подчеркнуть, что лишь "после смерти Ярослава, если только мы хорошо помним время, наши татары отвели нас к императору".