|
А когда женщины уже простоят час или два, страдая от жары, дождя или холода, в зависимости от погоды и времени года, им сообщали, что раздача милостыни наверняка будет в другом дворце, на другом конце города. Женщины отправлялись куда велено и вновь принимались ждать. Если по прошествии двух часов их не отсылали к третьему дворцу - они были счастливы. Когда же наконец наступал час раздачи милостыни, появлялся икоглан с мешком мелких денег и в сопровождении двенадцати вооруженных палками солдат-албанцев и принимался пригоршнями швырять деньги в толпу. Начиналась страшная давка; с криками ярости и боли женщины разом бросались подбирать монеты, сбивали друг друга с ног, бранились, осыпали соперниц тумаками и раздирали на них платье. Тогда в свалку кидались албанцы, нещадно колотя несчастных палками - считалось, что так они наводят порядок. Тем временем паша, устроившись у окна, развлекался этим омерзительным зрелищем, аплодируя любому удачному удару, кто бы его ни нанес. И всякий раз во время таких раздач, которые на самом деле никого не обогатили, многие женщины получали тяжелые раны, а иные и умирали от страшных увечий.
Али-паша держал выезд из нескольких карет для себя и семьи, а всем остальным пользоваться крытой повозкой было запрещено. Чтобы избавиться от тряски, паша нашел весьма простой выход из положения: велел разместить улицы Янины и соседних городов, и потому летом там можно было задохнуться от пыли, а зимой - утонуть в непролазной грязи. При виде толпы с головы до ног забрызганной грязью, Али приходил в восторг и, собираясь однажды выехать из дому в сильный дождь, так сказал сопровождающим его офицерам: "Как приятно сидеть в экипаже, зная, что вы трясетесь верхом. Вы вымокнете и покроетесь грязью, а я буду себе покуривать, посмеиваясь над вашими злоключениями". Он просто не представлял себе, как могут европейские короли дозволять подданным те же удобства и развлечения, какими пользовались сами. "Если бы у меня был театр, - говорил он, - я разрешил бы посещать его лишь своим детям; эти дурни христиане не умеют держать себя". С приближенными он позволял себе все, вплоть до мистификаций. Так, однажды, он заговорил по-турецки с мальтийским купцом, привезшим ему драгоценности для продажи. Его предупреждали, что купец не знает никаких языков кроме итальянского и греческого, однако он так и разговаривал с ним по-турецки, не позволяя переводить свои слова на греческий. В конце концов терпение мальтийца истощилось, он позакрывал футляры и убрался восвояси. Али невозмутимо наблюдал за его сборами, и когда тот уже стоял в дверях, все так же по-турецки велел ему прийти на следующий день. Однако подобно грозному предостережению судьбы нежданное происшествие явилось мрачным предвестником будущего, уже уготовленного сатрапу. Несчастья ходят толпой, утверждает турецкая пословица; Али-пашу постигло первое несчастье. Однажды утром он пробудился как от толчка: перед ним стоял шейх Юсуф, проникший в опочивальню несмотря на охрану. - Смотри! - молвил он, протягивая письмо. - Аллах, карающий злодеев, предал огню твой тепеленский сераль. Да, твои богатые покои, твоя прекрасная утварь, роскошные ткани, меха, оружие - все пропало! И поджог совершил твой младший, твой возлюбленный сын Салех-паша. Сказав это, шейх удалился, радостно выкрикивая: "Пожар! Пожар!" Али, не мешкая, приказал седлать лошадей и в сопровождении телохранителей стрелой полетел в Тепелени. Едва добравшись до пепелища, где еще недавно высился его дворец, оскорблявший невиданной роскошью царившую вокруг нищету, он первым делом бросился в подземные кладовые, где хранились его сокровища. Все осталось в неприкосновенности - и серебро, и драгоценные каменья, и пятьдесят миллионов франков золотом, сложенные в колодце, над которым по его приказу некогда была выстроена огромная башня. Убедившись, что все в порядке, он приказал просеять весь пепел, дабы собрать вплетенное в бахрому кушеток золото, а также серебро от расплавившейся посуды и оружия. |
