Среди менял поднялась паника, охватившая затем и сбежавшихся на шум горожан. Должно быть, этот бедняга, человек простой и грубый, хотел таким способом возместить убытки, понесенные им и его товарищами из-за непомерных цен на рынках. Закончилось все это печально. Людовик VII потребовал у графа Фландрского выдать ему виновного и приказал без промедления его повесить.
Самому Людовику не терпелось поскорее покинуть Константинополь. Тонкости византийского этикета его раздражали. Сановники, все до одного, украшали себя пышными и нелепыми титулами; самый маленький чиновник именовал себя, по крайней мере, благороднейшим или преблагороднейшим, или даже «hyperperilampros» (человеком самых выдающихся достоинств), что не могло не возмущать короля, считавшего простоту своим долгом. Вся эта толпа льстивых угодников обращалась к нему лишь в самых изысканных выражениях, с нескончаемыми формулами вежливости; но под навязчивой лестью он угадывал презрение и даже предательство: ходили странные слухи насчет переговоров императора с некими таинственными эмиссарами, которых считали турками. И потому Людовик, насколько мог, ускорил отъезд. При прощании Мануил Комнин с радостной улыбкой сообщил ему о том, что получил известие от императора Конрада, который только что одержал в Анатолии великую победу над турками: враг потерял больше четырнадцати тысяч человек.
* * *
Крестоносцы успели отойти от Константинополя всего на несколько перегонов, когда поблизости от Никеи встретились с авангардом германской армии: вид у голодного и измученного войска был жалкий. На самом деле в тот день, когда Мануил Комнин сообщил королю Франции о якобы одержанной победе, он получил известие о том, что германские войска потерпели поражение и обратились в бегство. Византийские проводники совершенно запутали их и сбили с толку: перед началом тяжкого перехода через анатолийские пустыни они заверили императора, что достаточно будет взять с собой запас пищи на восемь дней пути. Затем они ночью тайно покинули лагерь, а войскам предстоял бесконечно долгий переход, поскольку на то, чтобы добраться до Северной Сирии, требовалось больше трех недель, и в течение этих трех недель им предстояло двигаться вперед под турецкими стрелами и только с теми запасами пищи, какие были у них при себе. Конрад решил вернуться назад и, глядя на то, как быстро тает в этом безрассудном предприятии его войско, уже подумывал о том, чтобы прервать свой крестовый поход. Он убедился в том, что Мануил Комнин сговорился с турками и вел с ними переговоры в то самое время, как осыпал почестями короля и королеву Франции.
Людовик, желая избежать участи, подобной той, что постигла германского императора, решил избрать более длинный, но и более надежный путь. И, обогнув эти пустыни, которые в любом походе оказывались губительными для жителей Запада, направил свои войска через Пергам к заливу Смирны, чтобы оттуда добраться до Эфеса, Лаодикии и порта Анталии: Иония и Лидия были не такими труднодоступными, как пустынные ущелья, в которых погибла большая часть германской армии. И французский король, со своим громоздким обозом, не мог допустить, чтобы его войско растянулось на слишком большое расстояние. Был отдан приказ сдвинуть ряды, насколько возможно; командование авангардом было поручено графу де Мориенну, дяде короля, и Жоффруа де Ранкону, рыцарю из Сентонжа, который, как мы видели, принадлежал к числу вассалов королевы.
Так им удалось в полном порядке дойти до ущелий Писидии, неподалеку от Кадмоских гор. Король, взявший на себя командование арьергардом, призвал всех бойцов быть предельно осторожными, потому что в тот день, в день Богоявления 1147 г., им предстоял очень опасный путь. Надо было идти тесными ущельями, где им угрожали турки. Что же произошло на самом деле? Ослушался ли приказа Жоффруа де Ранкон? Как бы там ни было, но он рискнул углубиться в ущелья, куда они должны были войти только на следующий день, и потерял связь с основной частью войска. |