Сердце мое заледенело: наверное, точат ножи, крадутся во тьме ночной; стража, подкупленная, спит...

Килик отпустил меня, когда уже запели петухи.

БЕЗУМНЫЙ ДЕНЬ

— Медведь, ну что ты будишь меня, ведь солнце еще не взошло!

Наконец спросонок я сообразил, в чем дело, и сердце мое зашлось от ужаса: вчера я только склонил голову отдохнуть, а вот поди-ка — проспал. Проспал, негодяй, всю ночь! И снилось мне, как аристократы с рожами, страшными, будто маски сатиров, бегут в объятия к людоедам-мидянам. Что же теперь делать: ведь я не предупредил Фемистокла?!

А Медведь теребит меня за плечо:

— Иди, иди, там тебя хорег ищет!

Хорег Ксантипп был вне себя от ярости — к нему подступали давние страшные мои знакомые: лидиец, как мохом, обросший черной бородой, и с ним бритоголовый египтянин.

— Ну что вы ко мне пристали? — отбивался от них Ксантипп. — Нету у меня при себе денег. Сказал, отдам, так, значит, отдам! — И обращался ко мне: — Эй ты, проказник, отвечай, где хористы?

Я представления не имел, где хористы. А чужеземцы осаждали Ксантиппа:

— Срок платежа истек, верни нам деньги! Нам некогда ждать, мы отплываем. Кругом война — мы боимся. Отдай деньги, а то мы позовем пританов и отберем театральные костюмы и музыкальные инструменты... Ведь ты хорег, ведь это на твой счет изготовлено? А мы имеем право все забрать!

— О Посейдон, укротитель зла! А как же представление?

— Нам какое дело — представление! Нам денежки давай! Потом с тебя и не получишь.

— Театральный мальчик, где же хор, о боги милостивые!

Воздух прохладного утра освежил мою память: как же я забыл? Ведь хористов пригласил вчера Килик. Там они и пируют сейчас или спят под столами.

Мое сообщение не обрадовало Ксантиппа. Он с тоской смотрел на своих кредиторов, как вдруг его осенило:

— Послушай, ведь ты, кажется, был у меня дома? Проводи этих чужестранцев... Вот на этой табличке я начертал письмо жене. Она вам, господа ростовщики, выплатит все сполна. Я при себе не держу кошелька. А может быть, вы все-таки подождете до завтра?

— Зачем ждать? Завтра этот театральный хлам никому не будет нужен... Мы возьмем деньги сегодня, и еще до начала представления!

— Ну, в таком случае, торопитесь! А ты, мальчик, веди их бережно, тихо, не беги бегом, веди по хорошей дороге, чтобы господа ножки не поранили. Даже если придется сделать крюк — делай крюк.

Заупрямиться? Не пойти? Не забыл еще твои я розги, хорег Ксантипп! Но я увижу Мику, увижу Мику!

По небу разливалась нежная заря, а мы спустились в переулки, в лиловую мглу. Ростовщики запыхались, поспевая за мной, да они и сами спешили.

— Если он нас обманул, — говорил лидиец, размахивая волосатыми руками, — надо успеть вернуться до начала представления, а то жрецы не разрешат нам прервать священнодействие, остановить трагедию. И не получим мы наших денег. Денежек наших!..

— Да, — кратко ответил египтянин. — Так советовал Килик.

Килик? Ах, так это каверза Килика? Недаром он вчера грозился: сорву, мол, демократам спектакль, так или иначе — сорву!

И я повел ростовщиков самой дальней дорогой. Солнце уже поднялось, когда мы пришли в Колон. Чужеземцы уморились, вспотели, обмахивались шляпами. На наш стук из дома Ксантиппа не вышел привратник, не залаяла собака.