— Слышь, Абзац, — сказал вдруг он, не глядя на Шкаброва и продолжая усиленно работать щеками, — Хромой велел передать, что он тобой недоволен. Сказал, что уговор остается в силе, но премию он теперь будет уменьшать на два процента за каждый лишний день.

— А не много ли он на себя берет? — спросил Абзац, понимая при этом, что впустую сотрясает воздух: перед ним была шестерка, способная только с горем пополам воспроизвести кое-как заученный текст.

— Не знаю, — сказал посланец Хромого. — Мое дело — сторона. Я тут ничего не решаю. Ну, бывай здоров. Спасибо за огонек.

Он повернулся и беззвучно слился с темной стеной кустарника.

— Эй, — окликнул его Абзац, — погоди-ка! Ты как меня нашел?

Ему никто не ответил, лишь в отдалении негромко хрустнула попавшая под каблук сухая ветка да коротко прошуршали потревоженные листья.

— Оба-на! — воскликнул Абзац, глядя вслед незнакомцу. — Как говорится, «has been a hard day's night…».

Он заметил, что все еще держит в руке зажигалку, и не спеша закурил, продолжая вглядываться в темноту, лишь отчасти разжиженную слабым светом неоновых ламп. Зажигалка нагрелась и обожгла ему руку. Абзац с отчетливым щелчком опустил крышечку, гася пламя, положил зажигалку в карман брюк и двинулся домой, фальшиво насвистывая «Вечер трудного дня» и время от времени для поднятия настроения выделывая ногами танцевальные па, окончательно вышедшие из употребления в середине восьмидесятых годов.

Глава 5

«НАША СЛУЖБА И ОПАСНА, И ТРУДНА…»

Когда из репродуктора, втиснутого между стоявшей на сейфе сломанной пишущей машинкой и графином с мутноватой кипяченой водой, раздался писк сигналов точного времени, Чиж запустил руку в нагрудный карман рубашки и вынул оттуда обгрызенную половинку мускатного ореха. Он сделал это автоматически, не переставая писать, как делал ежедневно на протяжении уже полутора лет — с того самого дня, как от него ушла жена. «Изложенная выше информация, — писал Чиж, попутно откусывая от ореха приличный кусок и начиная жевать, — получена из надежных агентурных источников и подвергнута перекрестной проверке.» Он скривился от терпкого вяжущего вкуса, поставил жирную точку и вздохнул. Фраза насчет перекрестной проверки была чистой воды враньем: у него не было ни времени, ни сил, ни возможностей проверять полученную от Сапсана информацию. Он просто знал, что лгать Сапсану незачем, но излагать свои соображения по этому поводу в официальном рапорте было бы, по меньшей мере, неловко.

Как только последняя крошка разжеванного мускатного ореха была с отвращением проглочена, дверь кабинета без стука распахнулась. На пороге возник подполковник Лаптев — без фуражки, но в остальном в полной форме, гладко выбритый, благоухающий неизменным «Шипром» и выглядевший лет на десять моложе своего возраста. Моложавость подполковника Лаптева не имела ничего общего с новейшими достижениями пластической хирургии, геронтологии и вообще медицины. Чиж давно заметил, что дураки старятся гораздо медленнее окружающих, и Лаптев неизменно служил наилучшим подтверждением этой доморощенной теории.

— В Москве десять часов и четыре минуты, — бодрым женским голосом произнес репродуктор.

Чиж сдержал улыбку: по Лаптеву можно было сверять часы.

— О, — сказал Лаптев своим глубоким баритоном, — что я вижу? Наш Чиж приводит в порядок документацию! Да еще и с утра пораньше! Решил начать новую жизнь?

— И рад бы в рай, да грехи не пускают, — со вздохом ответил Чиж, разминая затекшие от писанины пальцы и наблюдая за тем, как Лаптев не спеша подходит к нему.