Помню, началась съемка песни «Чья-то женщина чужая». Уже вечерело, а за окном вдруг повалил потрясающий пушистый снег, каждая снежинка с кулак величиной — такой увидишь только в кино. Алла быстро распорядилась поставить свет под снегопадом, продолжить съемку, и мы с восторгом кувыркались в сугробах. А друзья мне потом говорили:

— Ну это, конечно, в павильоне делалось. В жизни такого снега не бывает!

Помню еще эпизод с «нанайцами», что устроили фейерверк — сказочный! Теперь у меня осталось на память место на лужайке, где трава не растет: ее основательно выжгли кострищем и фейерверком, вытоптали круг диаметром около трех метров.

Ну а в деревне какая радость была! Вся Валентиновка гуляла: артисты, телевидение, машины, музыка, бенгальские огни — настоящий праздник всем устроили.

Принять такую группу было непросто. На плите у нас постоянно что-то варилось и жарилось, люди привозили еду с собой, кто-то готовил салаты, бутерброды, а кто-то привез огромный торт. Но каким бы огромным он ни был, на семьдесят человек его все равно бы не хватило, и Филя тихонько мне прошептал на ухо:

— Кусочек торта мне «забей», а то все сожрут!

Мне пришлось взять на себя роль разводящего: кого-то обустраивал, кому-то показывал, где что находится, что пить и есть, а кто-то устал и хочет полежать или вздремнуть. «Нанайцы», например, заняли для себя сауну — там переодевались, готовились, гримировались. Я метался на положении и медбрата, и официанта.

Но не это было главным. У меня до сих пор осталось ощущение всеобщей плотной работы, очень плотной и напряженной.

И вот еще о чем я хотел сказать. Алла сумела развернуть свой театр. Когда говорят «Театр Аллы Пугачевой», мне никогда не приходят в голову какие-то стены, гримерные, сцена. Это не здание. Песенный театр Пугачевой я понимаю как эмоциональное состояние, некую сферу духовную и эстетическую, которую создала актриса за годы существования в песне. Это вереница образов самых разных женщин — от глубоко страдающих, одиноких до клоунесс. Они объединены одной героиней — самой певицей. Сама Пугачева и есть ее театр.

Оттого и в «Рождественских встречах» она — главная, она — хозяйка, которая принимает не только своих коллег-артистов, но и зрителей, которая ведет повествование, ведет прием. Она — та личность, что и дарит нам рождественский вечер.

Владимир Пресняков: знаете, как я ее зову?

Алла всегда все хранила в себе, и сама затея «Рождественских встреч» сначала выражалась только во всяких ее прищурах, смотрении долгом в одну точку, в охах и ахах. Она обдумывала такое грандиозное шоу, но ни с кем не советовалась.

Но первые же «Встречи» явились не концертом, а театральной постановкой, может быть, еще несколько примитивной. Все равно уже были роли, шились специальные костюмы, делалась сцена с различными техническими приспособлениями, выезжающими платформами, площадками на разных уровнях и так далее.

Я первый раз вышел, спел и остался аплодировать выходу следующего исполнителя, подчеркивая, что все продолжается. Так придумала Алла.

Все это первое шоу продолжалось часа три, и она сидела все эти часы возле кулис, следя за всем, что происходит на сцене. Сама она выступала в конце и дико переживала. Я никогда не видел такого волнения. Ну, обычно перед концертами она волнуется, но тут ее трясло по-настоящему, наверное, не только от того, что ей предстояло петь, но и от грандиозного масштаба всего представления.

И тогда же она сделала абсолютно правильный ход: то, что не подходило для программы (не значит — ей не нравилось), она убрала, естественно, при этом объяснив и звездам, и начинающим свое решение.