Интересно, а сама Лиза догадывается о том, какое воздействие оказывает она на сурового начальника НКГБ?

— Докладывайте, старший сержант, — кивнул подполковник Куприянов. Это получилось жестче обычного, но девушку, похоже, подобное обращение не смутило.

— Только что нами была перехвачена шифровка, — Лиза протянула небольшой листок.

Куприянов потянулся за листочком. Его взгляд скользнул несколько ниже, чем следовало бы, — он никак не мог оторвать глаз от коленок девушки.

Прямо наваждение какое-то!

Куприянов почувствовал, что волнуется. Хотелось коснуться девичьей кожи, задержать ее ладонь в своей руке, но вместо этого он суховато произнес:

— Хорошо.

Куприянов глянул на группы цифр, написанных на листочке, спросил:

— Шифровальщикам передали?

— Так точно, товарищ подполковник. Они работают. Связисты говорят, что почерк радиста тот же, группа захвата выехала. Но вряд ли они успеют их перехватить, передача велась из-под Судака.

— Понятно, — протянул подполковник, складывая вчетверо шифровку. Затем он сунул ее в нагрудный карман гимнастерки.

Следовало бы немедленно доложить вышестоящему начальству о выходе противника на связь, да и девушке пора было заниматься своими делами, но отпускать ее вот так сразу не хотелось — мешала юбочка защитного цвета, которая плотно облегала овальные девичьи бедра.

Степану Куприянову как начальнику ялтинского НКГБ по долгу службы полагалось знать многое. Ему было известно, что девушка проживала в женской казарме вместе с тремя десятками таких же, как и она. Вот, правда, после отбоя многие женщины волшебным образом куда-то исчезали и возвращались только перед самым рассветом. На них не действовали никакие уговоры командиров, ни приказы начальства, ни ситуация военного времени. Женщинам хотелось любви, и упрекать их в этом было грех. Единственной женщиной, которая ни разу не покинула казарму, была именно она, Елизавета.

Интересно, а пришла бы Лиза к нему сегодня ночью, если бы он ее вдруг поманил?

— Когда вы сменяетесь? — спросил нейтральным голосом Куприянов.

— В восемь часов вечера, — отозвалась Елизавета. — А что, намечается какая-то серьезная работа? — спросила она с заметной готовностью.

Глаза наивные, как у первоклассницы. Так и растеряться можно. Как же ей, дурехе, объяснить, что он просто хочет остаться с ней наедине, а там, если повезет, завалить на узкий кожаный диван.

— Нет, просто подумалось, — отвечал Куприянов, испытывая некоторую неловкость от нахлынувших мыслей. — Возможно, будет некоторая срочная работа… Но я сообщу, если что, — неопределенно протянул он.

— Разрешите идти? — весело спросила Елизавета.

— Идите, Федорова! — суховато сказал подполковник.

В глазах девушки Куприянов рассмотрел задорные смешинки, которые свидетельствовали о том, что она не так наивна, как выглядит на первый взгляд.

Елизавета развернулась и уверенным, почти строевым шагом направилась к выходу.

Дверь захлопнулась с каким-то злорадным стуком, оставив Куприянова в пустом кабинете. Он едва сдержался, чтобы не крякнуть от досады. Ладно, пора принимать решение, не время пялиться на волнующие девичьи выпуклости. Но сначала надо сообщить о шифровке военной контрразведке.

Он поднял трубку телефона и потребовал у связиста привычным жестковатым тоном, к которому привыкли окружающие:

— Это подполковник Куприянов… Соедините меня с майором Коробовым.

С минуту в трубке звенела тишина. Затем раздался уверенный голос заместителя начальника военной контрразведки дивизии:

— Коробов на связи.