|
Спиртного за столом никто не пил, очевидно, этим занимались в свободное от обеда время. Отобедав, мы с Войтом пошли искать капитана Нуйому. Он вышел нам навстречу из палатки: лет тридцати пяти, с длинными волосами, заплетенными в жесткие косички, ниспадающие из-под форменного берета, с маленькой маузеровской кобурой на ремне. Выслушав наши приветствия, он сухо кивнул и жестом пригласил войти в палатку. Там оказалось уютно: была даже книжная полочка с рядами томиков на португальском и английском. Среди авторов я заметил Лумумбу, Нето, Душ Сантуша. На стене висел прикрепленный скрепками стереопортрет незнакомого мне старенького седого негра в очках. – Прошу вас сесть, – чинно сказал капитан. Мы разместились на складных стульчиках, а он тем временем извлек из-под койки бутылку виски «Торонто Клаб» и пластиковые стаканчики. – За встречу, – предложил он, с треском скручивая пробку. Мы с Войтом переглянулись. Второй тост последовал сразу за первым. Только-только мы проглотили содержимое стаканчиков, как Нуйома налил снова и провозгласил: – За победу! Пусть старый бабуин Нкелеле умоется кровью и грязью! Выпили и за это. Закуски не было. Капитан скомкал стаканчик, бросил его в угол и спросил, сверкнув белками: – Зачем вы приехали? – Писать о войне, – сказал Войт. – А что о ней писать? Вам в Европе всегда было интересно смотреть, как дерутся недочеловеки? Мы для вас всего лишь гладиаторы, не так ли? Я знаю, что у вас там работают тотализаторы: возьмет Нкелеле Булавайо к будущей пятнице или же нет? Какими будут официальные потери при штурме Зомбы? Делайте ставки, белые господа! – Бог с вами, капитан, – отмахнулся Войт. – Я лично этого никогда не одобрял. – И все-таки мы гладиаторы, – пробормотал капитан, не слушая, и я стал подозревать, что Нуйома немного не в себе. – В Древнем Риме мы сражались на аренах. Сегодня арена – весь юг Африки, вся ее добрая половина… На севере устраивать арену опасно – ракеты все-таки не мечи и не копья, могут залететь и туда, куда не положено… Пусть мы ответим: «Здесь!» — Когда нас позовет Возрождение мира. Пусть мы станем дрожжами — Без них не взойти белому тесту. Ибо кто внесет оживляющий ритм В этот мертвенный мир Машин и орудий?.. – Кто это написал? – спросил ошеломленный Войт. – Вы? – Африканский философ, поэт и политик, член Французской академии, первый президент Республики Сенегал Леопольд Сенгор, – с гордостью сказал капитан. – Ну, насчет орудия и машин я бы поспорил… – буркнул Войт, глядя сквозь откинутый полог палатки на рычащий танк, разбрасывающий из-под гусениц ошметки жирной земли. – Это ваши машины и ваши орудия, – парировал капитан. – Вы продаете их нам, вы учите нас их строить. – К чему весь этот спор? – поинтересовался я. Нуйома улыбнулся: – Разминка. Вы – люди образованные, журналисты. Будете скучать – вспомните про меня, захотите поговорить – придете. Я философ, окончил Принстон, потом Вест-Пойнт, а практиковаться негде. Даже слушателей найти тяжело. Эти старые мысли о всеобщей африканской идее… Знаете, сейчас они никому не интересны. |
