|
Снова его изумила реакция средств массовой информации – журналисты налетели тучами и с явным удивлением передавали, что никто не грабит опустевшие дома. Урок, полученный после крушения самолета в Су‑Сити, получил новое подтверждение. Живой контраст являли беспорядки, случившиеся за год до того в Лос‑Анджелесе. Финкель‑Макгроу начал приходить к убеждению, которое определило его последующие политические взгляды, а именно, что люди, не будучи различными генетически, крайне разнятся культурно, и что некоторые культуры просто лучше других. Это была не субъективная оценка, а здравое наблюдение; он видел, что одни культуры процветают и распространяются вширь, другие приходят в упадок. Такой взгляд разделялся в то время практически всеми, но еще не высказывался вслух.
Финкель‑Макгроу вышел из Университета без диплома и вернулся на ферму, которой руководил в последующие несколько лет: у матери нашли рак груди, отец полностью посвятил себя больной. После смерти матери Финкель‑Макгроу переехал в Миннеаполис и устроился в компанию, созданную одним из его бывших преподавателей. Фирма выпускала сканирующие туннельные микроскопы, которые позволяли разглядывать и переставлять отдельные атомы. В то время новинка представляла чисто научный интерес, и заказчиками выступали крупные исследовательские институты. Однако для человека, интересующегося нанотехнологией, лучшего было не сыскать. Финкель‑Макгроу увлекся новым направлением и целыми вечерами пропадал на работе. При его самоуверенности, упорстве и способностях («усидчив, толков, но звезд с неба не хватает»), ему просто суждено было стать одним из пионеров нанотехнологической революции, а фирме, которую он основал через пять лет после переезда в Миннеаполис – удержаться на плаву и влиться в Эпторп. Так же неизбежно он должен был в последующие годы направлять политический и экономический курс Эпторпа, чтобы в конце концов стать обладателем солидного пакета акций. Он по‑прежнему владел родительской фермой в Айове, как и прилегающими к ней сотнями тысяч акров, которые обратил в высокотравную прерию со стадами бизонов и живыми индейцами (те внезапно обнаружили, что скакать на конях за добычей много веселее, чем валяться в канавах Миннеаполиса или Сиэтла). Большую же часть времени он проводил в Новом Чжусине – своем, фактически, герцогстве. – Связи с общественностью? – спросил Финкель‑Макгроу. – Сэр? Современный этикет значительно упростился; в таком неформальном разговоре обращение «ваша светлость» было бы неуместно. – Ваш отдел, сэр. – Инженерный. Индпошив. – Вот как? Я думал, Вордсворта узнают только гуманитарии из пиар. – В данном случае это не так. Я инженер. Недавно назначен в Индпошив. Так случилось, что выполнял работу именно по этому проекту. – Какую? – В основном связанную с ПИ, – отвечал Хакворт. Допустимо предположить, что Финкель‑Макгроу следит за развитием науки и узнает сокращение от «псевдоинтеллект», а возможно, даже оценит такое допущение с его стороны. Финкель‑Макгроу просветлел лицом. – Знаете, в моей молодости это называлось ИИ – искусственный интеллект. Хакворт позволил себе коротко улыбнуться. – Полагаю, что в дерзости есть своя положительная сторона. – И как здесь применялся псевдоинтеллект? – В основном по линии МФС, сэр. – (Империал Тектоникс отвечала за остров, здания, растительность, Машин‑Фаз Лимитед – за все, что движется.) – Птицам, динозаврам и тому подобному вполне довольно стереотипного поведения, но кентавров и фавнов мы хотели сделать более интерактивными, чтобы создать иллюзию разумности. – Что ж, очень, очень хорошо, мистер Хакворт. – Спасибо, сэр. |
