Она поморщилась.

– Макс, я не знаю, почему ты мне так запал, но я сейчас пока не готова тебя бросить. Думаю, у меня даже испортится настроение… Да вот сейчас только подумала о таком, и уже мне хреново! Так что не отбивайся, мы этой ночью оторвемся по полной.

Он усмехнулся.

– Простите, барышня…

– Аллуэтта!

– Простите, – повторил он, – барышня Аллуэтта…

Он обошел ее и, покинув асфальтовую дорожку, пошел быстрым шагом через плотно засаженный высокими деревьями сквер, где на лимузине точно не протиснуться.

Она с тревогой смотрела в зеркало, в спальне ее роскошного номера их полдюжины в полный рост, лицо подурнело, а в глазах что-то непонятное, как будто страх и неуверенность, это же невозможно, она всегда знала, что любое препятствие разнесет в щепки, все у нее получится, все будет по ее капризу и желанию.

Мать выходила на связь несколько раз, в отеле это на высшем уровне, вся стена напротив ложа превращается в экран, лицо матери такое грустное, понимающее, но в глазах печаль и страдание, что вот ничего не может сделать, спасти, уберечь, как будто она, Аллуэтта, нуждается в такой ерунде!..

Позвонил отец, долго всматривался в нее с экрана поменьше, не любит чересчур огромные, это комплекс выросших из бедности, дотошно расспрашивал, что случилось, что намерена делать.

– Не знаю, – огрызнулась она наконец. – Пока ничего не знаю, папа. Здесь все иначе, чем там у нас. И люди другие.

Он невесело усмехнулся.

– Люди науки везде одинаковые, как и люди рынка. Мир уже един… Но, знаешь, у меня есть вариант.

Она насторожилась.

– Какой?

– Ты уверена, – спросил он, – что у них такая уж бедная лаборатория? Или преувеличиваешь в своем азарте?

– Точно!

– Тогда он гений, – проговорил отец дразняще.

– Что?

– Если он на таком оборудовании, – проговорил отец, – и в таких условиях делал открытия…

– Отец, – спросила она, – а что за вариант?

– Ты могла бы устроиться к нему в лабораторию, – сказал он тем же тоном. – На работу. И была бы рядом на законном основании.

– Отец, – сказала она рассерженно, – у тебя и шуточки!

Он покачал головой.

– Я серьезно.

Она поджала губы.

– Я что, доктор наук?

– Пойди лаборанткой, – посоветовал он. – Тебе какая разница? Да хоть уборщицей. Или тебя зарплата волнует?.. Зато будешь все время в его лаборатории на законном основании. Сможешь дожимать, как ты умеешь.

Она запротестовала:

– Отец! Когда это я кого дожимала?

– Просто не приходилось, – сказал он понимающе, – все и так тебя добивались. Но сейчас можешь проявить наш фирестоунский характер! Мы никогда не сдаемся и никогда не отступаем.

– Отец, – переспросила она в недоумении, – ты серьезно?

Он хмыкнул.

– Еще как, моя светская львица. Не знала, что, если не помогает львиная шкура, нужно надевать лисью? Или не сумеешь?

Она проговорила медленно:

– Даже не знаю…

– Эх ты, – сказал он, – большинства побед женщины добились как раз в лисьей шкуре! А еще немало в шкурке зайчиков, ха-ха, брошенных щеночков под дождем… Еще не поняла? Нет победы и нет вызова в том, что выберешь кого-то из стада, добивающихся твоего тела или моих, они же и твои, денег.