Главный Жандарм не смирился с поражением. Он велел вырыть глубокую яму, настоящую могилу для Чудовища. Ее прикрыли жердями и лапником, а сверху положили тушку ягненка.

Естественно, ОНО не пришло.

Хорошей еды ЕМУ и в других местах хватало, и было ОНО, как ЕМУ и положено, хитрое.

— Оно было волсебное? — спрашивает Ахилл.

— Волшебное? Нет.

— Невидимка! — предполагает Блез.

— Что ж, надо признать, в его случае видимость… видимость могла быть обманчивой.

— Какая видимость?

— Потерпите, все узнаете! Пока что мы все еще в лесу Фанж. И вот слышатся крики, можно сказать, вопли: «Спасите! Помогите! Погибаю!» Их слышно было даже в Бароне и Лоэше. «На этот раз Чудовище терзает человека!» — подумали все. А вот и нет, просто один из неглавных жандармов провалился в яму.

— Его вытасили?

— Да, конечно, вытащили.

— А… тогда ладно.

— Что касается нас, то мы с тобой, Блез, в то время все еще были в Шандолене. И как-то ночью там, на горе, выпадает снег. В августе месяце. А на рассвете в деревне поднимается крик. Пономарь забывает, что пора звонить к заутрене, женщины забывают кофе на огне. Ты-то, Блез, спишь себе без просыпу. Что же случилось?

Одна девушка нашла у дверей хлева барана, истекающего кровью. Он еле дышит, вот-вот умрет. Как он сумел в таком состоянии дотащиться до дома с дальнего пастбища, где ночевало стадо? Поразительная живучесть. Пастухи, всполошившись, спешат на верхнее пастбище поглядеть, что там с остальными овцами. И обнаруживают нескольких наполовину съеденных. Собирают уцелевших и перегоняют в деревню. Этих уцелевших я видела… Они дешево отделались — несколькими клочьями шерсти, но на них остались метки: следы клыков на шее, а в глазах стоял страх, которого я век не забуду.

— Бараны, они плакали?

— Нет, плачут только коровы, когда у них горе. Они умные. Так говорят пастухи, и я им верю.

— А Чудовище, мама?

— На этот раз оно оставило следы на снегу.

— Что значит следы?

— Отпечатки, которые оставляют лапы на грязи, на песке или на снегу. Эти следы были такие большие, что ваш дядя Рене-Пьер сразу перестал думать на рысь.

— А на кого он стал думать?

— Теперь он думал на гиену. Прихватив ружье и фотоаппарат, он пошел по свежему следу и шел по нему часа два. Нащелкал прекрасных фотографий, которые потом послал в газеты. Может быть, ему удалось бы протропить Чудовище до его лежки… но на солнце снег растаял, и следы исчезли.

Ешьте, дети, ешьте, тогда буду рассказывать дальше.

В часе ходьбы от Шандолена, на горе Паншетт, пастух, карауливший телок на горном пастбище, заскучал. Звали его Гилер. Заскучал он главным образом по выпивке, потому что Гилер, увы, был самым большим пьяницей долины Аннивье, но при этом милейшим и добрейшим созданием. Он вечно поддавался своей слабости и ничего не мог с собой поделать.

И так он заскучал, что однажды взял да оставил стадо на подпаска и отправился в деревню. Подпаску было боязно одному; он для храбрости принялся петь и свистеть. Тем временем наш Гилер добрался до Шандолена и объявил:

— У нас побывало Чудовище! Я его своими глазами видел! Стадо с перепугу разбежалось… Одна телка сломала ногу.

— Это была правда?

— Нет, неправда. Гилер это выдумал, чтоб пустить людям пыль в глаза и оправдать свой приход за выпивкой. Он тогда осушил не одну бутылку. На место происшествия отправились мужчины из деревни и обнаружили только подпаска, распевавшего песни.