— Иди, иди, — взял он за шиворот незадачливого посетителя, — не нужно лезть в чужую драку. Видишь, люди спорят. Ты лучше пойти и сядь в сторонке, я тебе пива бесплатно поставлю.

Вот за такие вещи все Славу и любят. Он обычно чутко улавливает, где и что происходит. И сразу вмешивается, чтобы людей зря не нервировать. Посетитель отошел, а я поднялся с пола. Нос у меня был в крови, и я платок носовой достал.

Сергею врать было нельзя. Он понял, что я просто боялся. Я сел напротив него, уже зная, что второй раз он меня не ударит. Он внешне остался таким же невозмутимым, как прежде. Маслаков и Аракелов тяжело дышали, но пока молчали, не вмешиваясь в наш разговор.

Я не хотел смотреть им в глаза. Особенно в глаза Сережи Хонинова. Теперь я понял, почему не сопротивлялся Миша Бессонов, когда я его так страшно бил перед самым взрывом конверта. Взгляды товарищей могут сковать тебя гораздо сильнее самых крепких наручников. А когда ты чувствуешь, что драться не имеет смысла хотя бы потому, что твоя позиция полное дерьмо, тогда понимаешь, что твой соперник все равно тебя измочалит. Может, поэтому в уличных драках побеждает обычно тот, кто считает себя более сильным. Не самый сильный, а именно считающий себя самым сильным. Важна твоя внутренняя позиция. Или самый настойчивый, что тоже немаловажно.

Я приложил платок к носу, пытаясь остановить кровь. Слава принес мне стакан холодной воды и пачку салфеток. Он настоящий психолог, этот бармен. И несмотря на свои необъятные размеры, очень деликатный человек.

— Теперь скажи нам его имя, — потребовал Хонинов.

Я прошептал фамилию офицера. Хонинов кивнул. Потом посмотрел на ребят и невозмутимо сказал:

— Мы ведь сейчас не на службе, ребята. Нас временно отстранили. Значит, нам никто не помешает самим до всего докопаться. Как частным лицам. А ты, Маслаков, кажется, собрался уходить в частное агентство?

— Когда? — сделал удивленное лицо Маслаков. — Я с вами, командир.

— А ты, Аракелов? У тебя, может, тоже какие-нибудь свои планы?

— Нет. Мои планы с твоими совпадают, Сергей, ты можешь на меня рассчитывать.

Хонинов кивнул головой и наконец посмотрел на меня. Потом вдруг посоветовал:

— Еще одну салфетку возьми.

Я послушался его совета. Взял салфетку. Приложил к лицу.

— Ты с нами?

— А как ты думаешь? — разозлился я.

— Тогда давайте решать, что нам делать дальше, — заключил Хонинов, словно ничего не произошло. — И расскажи нам все еще раз, но только очень подробно.

Глава третья

Подполковник Гвоздев работал в органах больше двадцати лет. Он пришел в милицию сразу после армии. Стал сержантом, водителем в уголовном розыске далекого от столицы Братска. Затем была Высшая школа милиции, долгая практика.

Через двадцать два года после того, как он впервые надел на себя форму сотрудника милиции, Гвоздев был уже подполковником и работал в Московском уголовном розыске.

Он был невысокого роста, крепко скроенный, широкоплечий. Взгляд у него традиционно был хмурый, мрачный, многие коллеги называли его Гвоздем. Он был неудобным сотрудником, никогда не угождал начальству. Его невозможно было заставить изменить мнение или немного «подправить» факты при докладах руководству. Может, поэтому он и дослужился всего лишь до подполковника.

Гвоздев был оперативником божьей милостью, но характер имел неудобоваримый и, собственно, так ни с кем на службе и не подружился.