Теперь я поняла: мой неизвестный противник поступал вполне логично, шел от простого к сложному. Первый рисунок — черепа — я приняла за шалость местной детворы, которую совершенно не интересовало, кто владелец машины. Второй рисунок — мишени — дал мне понять, что именно я нахожусь у кого-то на мушке. А клетка в моей машине должна была мне сказать о том, что для кого-то не представляет никаких проблем достать меня, а вот мне выбраться из захлопнувшейся ловушки будет не так-то просто.

А мой противник, оказалось, философ! Он навязывал мне какую-то интеллектуальную игру, и я должна была предугадать следующий ход. Я поняла, что напрасно старалась обнаружить за собой «хвост». Этот философ-интеллектуал имел другой почерк. И он был очень похож на женский.

Я внимательно рассмотрела фотографию и сразу догадалась, что она была сделана вчера на нашем центральном проспекте, именуемом в народе тарасовским Арбатом. Довольная покупкой, я вышла из магазина «Кокетка», и кто-то зафиксировал этот момент своим фотоаппаратом. Причем снимок был сделан не дешевой «мыльницей», а фотоаппаратом с хорошим объективом, способным издалека заснять крупным планом.

Похоже, что это остановленное кем-то мгновение стало точкой отсчета нашего противостояния. Кто же мой противник? Фигурант последнего, законченного, дела или настоящего? Этот вопрос настолько четко сформулировался в моей голове, что я поняла — настало время бросать «кости».

Я вынула из сумки мои заветные двенадцатигранники и метнула их на соседнее сиденье машины. Сочетание 20+25+5 говорило: «Не слушайте его, он блефует». Нечто в таком роде я и ожидала. Я только что сама пришла к умозаключению, что мне навязывают лишь игру в войну, а не саму войну.

Настроение улучшилось, я захлопнула дверцу машины, повернула ключ в замке зажигания, нажала на газ и поехала к Терентьевой в офис.

Она встретила меня с удивлением, но довольно приветливо.

— Не ожидала вас так скоро увидеть, — сказала Ольга Яковлевна с располагающей улыбкой. — Ах, я прежде всего хочу вас поблагодарить: ваша пена от ожогов мне очень помогла.

— Я рада. Но как вас угораздило так обгореть? — с сочувствием спросила я.

— У меня очень восприимчивая кожа. Я всегда пользуюсь кремом для загара, а в тот раз поездка на острова была такой внезапной, что я не успела подготовиться. Ну и, как говорится, дорвалась до солнца… У вас ко мне, Татьяна Александровна, возникли новые вопросы? — внезапно перешла на другую тему Терентьева.

— Да, я хотела бы поподробней узнать, что из себя представляет Нинель.

— Нинель? Вы имеете в виду Нинку Червякову?

— Да, вы ведь из одного поселка, а там, как водится, все друг у друга на виду…

— Это не совсем так. Мы с Лидусей жили в Нижнем Текстильщике, а Нинка — в Верхнем. Она даже в нашу школу не ходила, родители ее в Тарасов на машине возили.

— Даже так! — удивилась я. — А кем же были ее родители? Вы в прошлый раз как-то интересно охарактеризовали их. Никак не припомню слово…

— Куркули! — мгновенно вспомнила Ольга. — Так мои родители Червяковых называли. И отец, и мать Нинкины на нашем местном хлебозаводе работали. Если не ошибаюсь, мамаша главбухом была. Против нее даже уголовное дело возбуждали! Точно не знаю, правда, в чем там суть дела была, посадили ее или нет… Я тогда уже здесь в политехническом институте училась, с Володей стала встречаться, и Червяковы меня мало интересовали. Когда мне Лидуся первый раз рассказала, что ее Колька с Нинкой роман крутит, я даже не сразу поняла, о ком она говорит.