Лота приникает к ее уху и шепчет, шепчет, шепчет...

... Чуть покачиваются с борта на борт корабли, прогибаются и скрипят дубовые трапы, перекинутые с берега, а по ним беспрестанно движутся одна за одной полуобнаженные женщины с тяжелыми корзинами зерна на плечах. Под загорелой, блестящей от пота кожей перекатываются упругие, как у мужчин, мускулы. Их лица свирепы, они не глядят по сторонам, тяжелые ноши несут не сгибаясь и не жалуясь. Потрескавшиеся от жары губы шепчут не то проклятья, не то заклинания.

Так думают зеваки, собравшиеся посмотреть на диковинных пленниц. По побережью давно ходили слухи о женщинах–воительницах, убивающих мужчин. Ферида много слышала о храбрых наездницах. Они нападали на горные селения, сотнями уводили пленных, но чтобы сами попали в плен — такого Ферида не знала. А тут они сами... Но что это? Ферида прислушалась к бормотанию амазонок. Да ведь они твердят молитвы на ее родном языке! А она была уверена, что наводящие страх и ужас на весь Кавказ женщины — из диких племен, пришедших со стороны Ирана.

К кораблям подходят какие?то молодые люди. По голосам Ферида определяет: это сыновья местных богатеев. Они тоже пришли поглазеть на пленных женщин и громко переговариваются:

— Ты посмотри, Статиос, на ту, что идет с корзиной на плече. Если ее вымыть да одеть...

— Это которая?

— Ну та, что в лохмотьях,

— Они все в лохмотьях.

— У нее левый сосок груди больше правого.

— Да разве ты не заметил — у них у всех...

— Ах, какой ты олух, Статиос! — юноша вырывает у надсмотрщика плеть и ударяет одну из женщин.

— А–а, эту, — равнодушно произносит Статиос. — Так в чем же дело? Купи ее.

— Ха, купи! — восклицает третий. — Она тебя прирежет в первую же ночь. Я знаю — эти бабы не для утех.

— Для чего же? Грузить корабли? По–моему, мужчины делают это лучше.

— Я говорил с милетским купцом, — замечает четвертый, — и, клянусь богами, он совершил выгодную сделку. Он купил их за грош, а продаст...

— Я тоже слышал, персидские цари покупают амазонок чуть ли не на вес золота.

— А мне кажется, купца обманули, — замечает Статиос. — Если ее нельзя приласкать...

— Я тебе говорю: они ловки, как пантеры, свирепы, как рыси, и неподкупны, как боги. Они владеют мечом и стрелами как никто в мире, они выносливы, как буйволицы...

— Может, и верно, стоит купить хотя бы одну...

— Купец не продает, я уже пытался.

— Ну их... — Статное зевнул, как бы давая понять, что эта болтовня ему надоела...

... Когда этот презренный скот ударил Атоссу хлыстом, ей показалось, что терпению пришел конец. Горячая волна крови ударила в голову, потемнело в глазах. Еще миг — и Атосса набросилась бы на хилого и изнеженного обидчика и без труда придушила бы его. Но она огромным усилием воли сдержала себя.

Пусть ненависть жжет сильнее диоскурийского солнца — все равно надо терпеть! Стоит только показать строптивость — сразу закуют в цепи, и тогда мысль о побеге придется оставить навсегда.

Теперь, когда они работают только под охраной надсмотрщика, а ночуют в сарае, можно что?то придумать. Правда,, их на ночь связывают веревками, но охранник часто отлучается...

Шагая в веренице подруг, Атосса мучительно думает, как обрести свободу. Она, сотенная, не уберегла свой отряд, завела его далеко и попала в плен...

... Как только дочка сказала Фериде об амазонках, в голове у той сразу мелькнула дерзкая мысль: а что если помочь им бежать и уйти вместе о ними в легендарный и недоступный для мужчин город?

— Ты можешь угадать, моя девочка, кто из них старшая?

Лота отрицательно тряхнула головкой.