— Я уже того… Ну, спрятал уже…
— В трусы, что ли, зашил? — хмыкнул Лешка.
— Почему сразу в трусы?.. Хотя… Я на булавку…
— Теперь береги как зеницу ока…
— Булавку?
— Нет!.. Вдруг расстегнется?..
Пьяненькая и веселая Магда, соотечественница незабвенного Карлсона, который когда-то, еще до изобретения таких малоприятных напастей, как смог, кислотные дожди и радиоактивные осадки, жил на одной из стокгольмских крыш, уже с минуту теребила Сергея за рукав, требуя внимания к своей персоне. Оказалось, что верховодившая за стойкой стройная миловидная брюнетка — не то официантка, не то владелица кафе — уже несколько минут на ломаном английском языке, перемешанном с итальянским в равных пропорциях, пытается выдворить изрядно загулявшую компанию за пределы артистического кафе. Причиной негостеприимности длинноволосой и не менее длинноногой итальянки оказались протесты со стороны аборигенов, видимо, завсегдатаев, недовольных неумеренным употреблением спиртного различных видов в произвольных пропорциях. Не доставляли радости «артистам» и громогласные попытки установления международного контакта сразу на четырех, нет, на пяти (Извеков все время пытался перейти на русский) языках, не родственных между собой.
— Per favore, signore… I ask to leave… I regret…
— Il conto, per favore! — блеснул своими познаниями в итальянском Сергей под аплодисменты собравшихся.
Рассчитывался, естественно, он, как единственный в компании русский, конечно же с широкой душой и к тому же призер. Собственно, именно его победу и «обмывали» в столь теплом коллективе. Правда, первоначально желающих поздравить «этого русского» было раза с три больше, но в конце концов остались только самые стойкие.
— C'e… un buon ristorante… qui vicino? — спросил он уже в дверях симпатичную брюнеточку, сменившую гнев на милость после того, как Сергей истинно по-русски отказался взять сдачу с купюры в пятьсот евро, да к тому же прибавил еще несколько цветных бумажек, небрежно бросив с широким ленинским жестом: «Манча!»
Остальное он помнил довольно смутно.
Кажется, теряя по мере продвижения «бойцов» и остатки человеческого облика, компания посетила еще пару кафе, совершенно не отложившихся в памяти, пыталась станцевать уже втроем ирландскую жигу, смахивающую почему-то на сиртаки, на парапете какого-то фонтана, имела приятное общение с местной полицией — двумя мужчинами и женщиной — в темно-синих мундирах и высоких белых касках…
* * *
Проснулся Сергей в абсолютной темноте в постели, разоренной так, будто на ней только что состоялась коррида. Голова трещала, словно кто-то изнутри пинал в стенки черепа ногами, разъяренный невозможностью выбраться наружу и горящий желанием жестоко отомстить его обладателю.
Несколько минут ушло на то, чтобы осознать, что находится он все же в собственном номере, ставшем родным за проведенную в нем неделю с гаком, а вовсе не в местном аналоге вытрезвителя, мысль о котором вспыхнула сразу же, как только в памяти всплыли улыбчивые и вежливые стражи порядка.
Оглашая помещение невнятными стонами, незадачливый победитель чемпионата выбрался из постели и, ежесекундно натыкаясь на предметы обстановки, которых в полупустом, как он хорошо помнил, номере оказалось на удивление много, принялся за исполнение двух своих самых насущных, хотя и взаимоисключающих, желаний.
Первая задача оказалась относительно легкой — топографическим идиотизмом Сергей не страдал никогда и дверь туалета находил всегда, даже в невменяемом состоянии и без света, зато вторая была заведомо обречена на провал, поскольку воды — питьевой, разумеется, — в номере не было. |