– С тобой все будет в порядке.

– Нет, дружок. На это раз не будет.

И когда я потянулся к ней, Шерри удивленно вздохнула и умерла.

И Робертс повел меня в кабак, который не закрывался на ночь, и с поистине материнской заботой напоил меня виски, и в конце концов признался, что прошлой ночью, возвращаясь домой после того, как допросил меня, он разбудил одну свою прежнюю любовницу и выпил с ней, впервые за три года он пил всю ночь, исколошматил любовницу и до сих пор еще так и не позвонил жене. Потом он спросил, имею ли я какое-то отношение к смерти Шаго, и, когда я сказал «нет», добавил, что вовсе не любовницу он поколотил, а жену, и сам не знает почему, а Шерри была порядочной мерзавкой, а когда я в бешенстве поглядел на него, удивляясь вероломству, которое одолевает ирландцев почище проказы, он сказал: «А знаете ли, что она работала на нас?», и сказал таким тоном, что я не понял и никогда не пойму, говорил ли он это всерьез, но голос его звучал серьезно, и затем он добавил: «Если вам это не по вкусу, пошли на улицу, разберемся», и тогда я с яростью погорельца сказал: «Да, пошли на улицу», а Робертс заметил: «Знаете, как угнетает полицейского эта служба? Вот потому-то мы все постепенно и утрачиваем – профессионализм, качество…», и его лицо исказилось, и Робертс заплакал. Ирландцы – единственные люди на всем свете, которые способны оплакивать любую пролившуюся на земле грязную кровь.

И СНОВА ГАВАНИ ЛУНЫ

По дороге на Запад, путешествуя по самой настоящей Америке, я сделал остановку на юге штата Миссури, чтобы немного отдохнуть от развилок и автострад, заправочных станций, придорожных закусочных и бешеной гонки на дорогах Америки. Я заехал к своему армейскому дружку, ныне врачу, он прочел мою книгу «Психология палача» и ответил мне на нее собственным винным погребом. «Ты так много пишешь о смерти, Роджек, что отведай-ка этой отравы». Что я и сделал. А на следующее утро, после пятичасового сна и с изрядным количеством алкоголя в крови, я присутствовал при вскрытии. Не было никакой возможности избежать этого. Человек умирал от рака, но сутки назад умер от прободного аппендицита и перитонита. Запах, струившийся из его нутра, был столь отвратительным, что мне пришлось стиснуть зубы, чтобы не проблеваться прямо в желудок трупа.

Помню, я вбирал в себя воздух только верхней частью легких, не осмеливаясь вдохнуть глубже. Давил его в адамовом яблоке. Через полчаса легкие заболели и болели до самого вечера, но втягивать в себя этот смрад было невыносимо. Закончив вскрытие, мой друг извинился за запах, сказав, что нам не повезло и с подобной вонью ему не доводилось сталкиваться уже три года. Я не должен думать, подчеркнул он, что все трупы таковы, потому что здоровое тело и после смерти пахнет прилично и наблюдать за вскрытием весьма интересно. Я согласился, мне было интересно наблюдать даже за потрошением этого старческого непотребства – если бы только не запах. Я не мог от него отвязаться еще пару дней, он преследовал меня на протяжении всего пути по высушенным, жестким рельефам Оклахомы, северного Техаса, Нью-Мексико, на пути в пустыни Аризоны и южной Невады, где под зеркалом луны расположен Лас-Вегас. Да и потом, еще несколько недель, я был не в силах избавиться от него. Вначале мертвец являлся мне на каждом повороте дороги, из каждого фосфатного удобрения на фермерском поле, вставал из тушки мертвого кролика на дороге, вырастал привидением из каждого пня, затем он стал появляться, как только в потоке моих мыслей возникла пауза или обрыв, он возвещал, что именно так будут выглядеть твои органы, когда ты выжмешь из них столько же, сколько он. Омерзительные останки венчала голова благообразного старца, застывшее восковое лицо словно наблюдало за ходом вскрытия. Оно могло быть лицом фермера или местного банкира.