— Больше всего меня удивляет, — сказал Шелли Зальцман, — что тот самый электорат, который бурно голосует за президента и вице-президента из республиканских политиков, претендующих на роль строгих блюстителей нравственности, бьет кассовые рекорды, чтобы посмотреть фильм, подробно смакующий сцены орального секса.

— Может быть, голосуют не те, кто ходит на этот фильм, — предположила Доун.

— А ходят кто — сторонники Макговерна? — спросила Марсия.

— Если речь о сидящих за этим столом, то да, — ответила Доун, с самого начала обеда едва сдерживавшая ярость, кипевшую в ней против этой женщины.

— Послушайте, мне совершенно непонятно, какая связь между такими разными вещами, — заявил отец Шведа. — Кроме того, я совершенно не понимаю, зачем вы все тратите деньги, чтобы смотреть заведомую гадость. Ведь это гадость, так, Советник? — сказал он, обращаясь к Барри за поддержкой.

— Можно сказать, что и гадость, — ответил Барри.

— Тогда зачем же вы впускаете ее в свою жизнь?

— Она сама просачивается, мистер Лейвоу, не спрашивая, нравится нам это или нет, — с приятной улыбкой объяснил Оркатт. — Все, существующее в мире, так или этак к нам просачивается. А в мире, хоть, может быть, вы об этом не слышали, многое изменилось.

— Нет, сэр, я слышал. Ведь я из отбросившего копыта Ньюарка. И слышал больше, чем хотел бы услышать. Сами смотрите: сначала делами в городе начали заправлять ирландцы, потом итальянцы, теперь подбираются негры. Меня это не касается. Я ничего не имею против. Черные дождались своей очереди и дотянулись до кубышки? Слушайте, я не вчера родился. Коррупция в Ньюарке — часть игры. Новое — это, во-первых, расовая проблема и, во-вторых, налоги. Суммируйте это с коррупцией — и вот она, проблема. Семь долларов и семьдесят шесть центов. Вот какова налоговая ставка в городе Ньюарке. Неважно, богатый вы или бедный, я утверждаю: при таких ставках вы не сможете удержаться в бизнесе. «Дженерал электрик» выехала уже в 1953-м. Кроме «ДЭ», «Уэстингхауса», «Брайерс» с бульвара Раймонд, «Целлулоида» — все прикрыли свое производство в городе. Все они были крупными предприятиями, и все выехали еще до  волнений, до  появления расовой ненависти. Расовые проблемы — это последний штрих. Улицы не убирают. Сгоревшие автомобили не вывозят. Незаконный захват брошенных домов. Пожары в брошенных домах. Безработица. Грязь. Бедность. Грязи все больше. Бедность все безнадежнее. Закрытие школ. Кошмар в школах. На всех углах болтаются бездельничающие подростки. Эти бездельники промышляют наркотиками. Эти бездельники рады ввязаться в любую историю. Программы по урегулированию! Я вас умоляю, не будем об этих программах. Полиция смотрит сквозь пальцы. Любая зараза, любые болезни. «Сеймур, пора выезжать, — сказал я сыну летом 1964 года, — слышишь меня? Выезжай!» Но он не послушался. «Петерсон, Элизабет, Джерси-Сити на грани взрыва. Только слепой не видит, кто на очереди. Следующим взлетит Ньюарк, — сказал я ему. — Я тебя первого предупреждаю об этом. Произойдет все летом 1967 года». Именно так я предсказывал. Ведь так, Сеймур? Предсказал с точностью чуть не до дня.

— Это верно, — подтвердил Швед.

— Все производство в Ньюарке рухнуло. Сам Ньюарк рухнул. В Вашингтоне, Лос-Анджелесе, Детройте волнения были даже и посильнее. Но помяните мои слова: этому городу не суждено оправиться. Не сможет. И что же перчатки? Производство перчаток в Америке? Капут.