— Почему?

— Ну, потому что во всей этой сцене есть что-то милое и дарующее покой. И важное. Миг смирения. Все вокруг устлано сеном; маленькие четвероногие жмутся друг к другу. Теплая, греющая душу сцена. Не поверить, что где-то может быть холодно, ветрено. Свечи горят. Все смотрят на младенца с обожанием.

— И это все? Просто так смотрят с обожанием?

— Да. Я не вижу в этом ничего плохого.

— Так. Ну а что вы мне скажете о евреях? Давайте-ка доберемся до главного. Что ваши родители говорят о евреях?

Пауза.

— Знаете, у нас дома редко говорят о евреях.

— Что ваши родители говорят о евреях? Я хотел бы услышать прямой ответ.

— Думаю, есть вещь куда более существенная, чем та, до которой, как я понимаю, вы хотите добраться, и заключается она в том, что моя мать отдает себе отчет в некоторой неприязни, которую она испытывает к евреям, потому что они евреи, но не отдает себе отчет в том, что кто-то испытывает к ней неприязнь, потому что она католичка. А если говорить о том, что не нравится мне, то могу вспомнить вот что. Когда мы жили на Хилсайд-роуд, одна из моих подружек была еврейка и мне не нравилось, что я попаду на небо, а она — нет.

— А почему ей не попасть на небо?

— Если ты не христианка, путь на небо тебе заказан. Мне было очень грустно, что Шарлотта Ваксман не попадет вместе со мной на небо.

— Мэри Доун, что ваша мать имеет против евреев?

— Простите, вы не могли бы называть меня просто Доун?

— Доун, что ваша мать имеет против евреев?

— Пожалуй не то, что евреи — евреи, а то, что они не католики. В глазах моих родителей и вы, и протестанты — все едино.

— Что ваша мать имеет против евреев? Ответьте.

— Ну, только то, что говорят обычно.

— Мне ничего обычно не говорят. Так что ответьте, пожалуйста, сами.

— Ну, прежде всего, что они слишком напористы. (Пауза.) И всегда думают о выгоде. (Пауза.) Вспоминают еще о «еврейских зарницах».

— Еврейских цевницах?

— Еврейских зарницах.

— Что это значит?

— Вы не знаете, что такое «еврейские зарницы»?

— Пока не знаю.

— Поджоги с целью получить страховку. Это называется еврейскими зарницами. Вы это никогда не слышали?

— Нет. Это для меня новость.

— Я вас шокировала. Я этого не хотела.

— Да, я шокирован. Но лучше уж обсудить все в открытую, Доун. Для этого мы и встретились.

— Так говорят не обо всех евреях. О нью-йоркских.

— А что говорят о евреях Нью-Джерси?

Пауза.

— Думаю, их считают одной из веток нью-йоркских.

— Понятно. То есть к евреям штата Ута разговоры о зарницах не относятся. И к евреям Монтаны тоже. Так? К евреям штата Монтана это не относится.

— Я не знаю.

— А как относится к евреям ваш отец? Давайте обсудим это открыто и избавим нас всех от горя, которое может принести будущее.

— Мистер Лейвоу, хотя иногда все это и говорится, чаще всего не говорится ничего. Моя семья вообще не из разговорчивых. Два-три раза в год мы ходим вместе в ресторан: отец, мать, мой младший брат Дэнни и я. И меня всегда удивляет, что вокруг сидят люди, пришедшие семьями, и разговаривают друг с другом. Мы просто сидим и едим.

— Вы уклоняетесь от темы.

— Простите. Я вовсе не собираюсь защищать их, потому что мне самой это не нравится. Просто показываю, что с их стороны это отнюдь не глубокое чувство. За ним не стоит никакой серьезной озлобленности или ненависти.