|
Сложился человек, который не только всегда дает указания и ни за что не будет им подчиняться, но и, будьте уверены, не побоится даже «раскачать лодку». Сейчас легче, чем в детстве, приходило в голову, что, если Джерри втемяшится вдруг затеять что-то, даже и совершенно невыполнимое, результат будет впечатляющим. Я понял, что меня привлекало к нему в школьные годы, и впервые осознал, что мое увлечение объяснялась не только тем, что он брат Шведа, но и тем, что брат Шведа так необычен — со своей мужественностью, такой нелепой на общем фоне и прямо противоположной блистательной мужественности прославленного брата-спортсмена.
— Так почему ты приехал? — спросил Джерри. О прошлогоднем страхе перед онкологией и воздействии проведенной операции на простате на мои мочеполовые функции я говорить не стал. А вернее, сказал ровно столько, сколько необходимо, и, возможно, не только для меня, но и для собеседника: «Потому что мне шестьдесят два. И я подумал, что из всех форм вздорной ностальгии эта имеет максимум шансов одарить неприятными сюрпризами». Ему понравилось. — Значит, ты любишь неприятные сюрпризы? — Изредка. Почему ты приехал? — Совпадение. У меня было здесь, неподалеку, дело. — И, одарив меня улыбкой, добавил: — Мне кажется, никто из них не ожидал, что знаменитый писатель будет столь лаконичен. Уж такой скромности явно не ждали. Когда в конце трапезы ведущий (Эрвин Левин, дети: 43, 41, 38, 31, внуки: 9, 3, 1, 6 нед.) вызвал меня к микрофону, я, думая, что правильно улавливаю дух мероприятия, сказал: «Меня зовут Натан Цукерман. Я был старостой 4 „б“ класса и членом комитета по организации школьного бала. Детей и внуков у меня нет, но десять лет назад я перенес аорто-коронарное шунтирование, чем и горжусь. Спасибо за внимание». Вот такую свою историю, включая медицинский компонент, я им поведал; в целом, это годилось, чтобы немного позабавить народ и благополучно вернуться на свое место. — А чего ты от меня ожидал? — спросил я Джерри. — Именно этого. Простенько. Рядовой ученик Уиквэйка, да и только. Ты всегда делаешь не то, чего от тебя ждут. В школе уже был таким. Всегда знал как поступить, чтобы тебя оставили в покое. — По-моему, это больше относится к тебе, Джер. — Ну нет. Я всегда действовал сложным способом. Я был воплощенное безрассудство, сэр. Псих ненормальный. Если что-то делалось не по-моему, я тут же слетал с катушек и вопил благим матом. А ты умел смотреть на вещи широко. Ты был скорее теоретиком — не то что мы, остальные. Тебе тогда уже хотелось выискивать связь вещей. Оценивать ситуацию, делать выводы. И ты строго следил за собой. Всякие сумасбродства держал под замком. Разумный мальчик. Нет, я совсем не такой. — Ну, мы оба из кожи лезли, доказывая, что правы. — Да, быть неправым я не выносил. Категорически. — Сейчас полегче? — А сейчас и хлопотать не надо. Власть в операционной превращает тебя в человека, который все делает правильно. Близко к писательству. — Писательство, наоборот, превращает тебя в человека, который все делает неправильно. И только иллюзия, что когда-нибудь сделаешь правильно, позволяет хоть как-то двигаться дальше. Иначе была бы крышка. К счастью, писательство, как и другие патологии, ломает не до конца. — А как ты вообще? На задней обложке книги я вычитал, что ты живешь в Англии, с какой-то аристократкой. — В данный момент я живу в Новой Англии и без аристократки. — С кем же? — Ни с кем. — Не верю. А как же быть с компанией для ужина? — Я обхожусь без ужина. — Это временно. |
